‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Семь рассказов

известного Православного писателя из Санкт-Петербурга Николая Коняева.

известного Православного писателя из Санкт-Петербурга Николая Коняева.

Молитва Ангела

В купе кроме меня ехал еще монах с Валаамского монастыря, рядом с ним сидел пожилой ветеран в пиджаке, завешанном медалями и значками. Последним в купе вошел сравнительно молодой, немного подвыпивший, похожий на современного бизнесмена мужчина.

— Что, отец, — дружелюбно спросил он, — наверно, на праздник Победы в Москву снарядился?

— Можно и так сказать... — ответил ветеран. — Съездить решил, поскольку скоро уже не с кем из наших поговорить будет. Совсем мало фронтовиков осталось...

— А вы долго на фронте были? — спросил я.

— Так если по календарю считать, то почти четыре года и выйдет... Ну а на передовой-то — меньше. Шесть дней всего.

— Не много... — разочарованно сказал мужчина.

— А по-моему, так очень даже много для пехоты... — сказал я. — Мой отец на войне ротой командовал — и вот я посчитал по справкам, что он всего три дня на передовой провел. Выходит его рота на передок, потом сразу — атака, а дальше — ранение и полгода в госпиталях. Потом переформирование, снова наступление, снова ранение и снова госпиталь. Теперь уже на год...

— Да... — согласился со мной фронтовик. — На передовой долго не жили. Ну а только кому смерть назначена была, и в тылу от нее не укрыться было… Помню, тогда наш батальон с формирования шел, но до линии фронта еще неблизко было. Встали на ночевку в селе. Только какое это село, одни печные трубы да воронки. Те несколько домов, которые целы были, начальство заняло, а нам, понятное дело, у костров располагаться пришлось. Наше отделение тоже костерок себе смастерило. Ящиков каких-то натаскали, полуобгоревших бревен, в общем, соорудили костер не хуже, чем у других.

Хотя, надо сказать, бывалых солдат и не было у нас почти. Все отделение из тыловой обслуги сформировано было.

Как уж я к ним после выписки из госпиталя попал, непонятно, только я совсем чужаком себя там чувствовал.

И вот сидим мы у костра, греемся, и я тоже сижу тут…

Только чуть в сторонке… Помню, очень мне тогда помолиться захотелось, вот и притворился я, что задремал, а про себя читаю молитвы, которые знал…

Только недолго молился я, слышу, зовут меня к самому командиру батальона. Ну, коли зовут, надо идти. Пошел...

А там, в избе, настоящее заседание по мою душу устроено.

Только вошел я, замполит объявляет, дескать, сигнал от бойцов нашего отделения поступил насчет религиозного уклона, в котором я замечен. Все отделение, понимаешь ли, бумагу подписало.

Ну, коли так, чего же отпираться, признаваться надо и кару принимать.

Замполит, услышав мое признание, чуть из штанов не выпрыгнул.

— Как так! — закричал. — Ты советский солдат, ты к медали, понимаешь ли, представлен, а в бабкины сказки веришь! Да еще бойцов из своего отделения разлагаешь небылицами поповскими! Тебе не медаль надо, а под суд! В штрафбат захотел?

— Нет… — говорю. — Охоты нет в штрафбат идти, товарищ старший лейтенант… Могу и в нашем батальоне дальше службу нести… Только к вере моей это отношения не имеет!

Что замполит мне сказать собирался, не знаю, но тут взрыв прогремел.

— Что такое?! — командир батальона закричал. — Немедленно разобраться и доложить!

А замполит тем временем еще сильнее меня стращать стал, уже и особиста к моему делу приладил, но тут прибегает ординарец, докладывает командиру, а сам на меня смотрит.

— Костер, — говорит, — наши тыловики развели... А там в земле снаряд неразорвавшийся оказался…
В общем, все отделение, кроме него… — и он на меня кивает, — насмерть поубивало…

Фронтовик замолчал и размашисто, так что зазвенели значки и медали, осенил себя крестным знамением.

— А командир-то чего тебе сказал? — хрипловато спросил похожий на бизнесмена мужчина.

— Да ничего он не говорил… — вздохнул ветеран. — Перекрестился я тогда прямо перед ними вместе с товарищем из особого отдела.

У замполита лицо пятнами пошло, рот сам собой открывается, а сказать ничего не выходит.

Ну а командир ничего ругаться не стал.

«Идите, — говорит. — Какие штрафбаты, если завтра уже все на передке будем. Там со всеми нами разберутся!»

Отпустил он меня.

Ну и правильно все сказал… Завтра прибыли мы на передок, и сразу наш батальон станцию брать отправили… Чего мы там взяли, не знаю, сам я уже в госпитале очнулся...

Фронтовик замолчал, вспоминая, должно быть, тот бой и ту атаку…

— Поразительно… — сказал я, вторгаясь в его фронтовые видения. — С кем из фронтовиков ни поговоришь, и каждый обязательно расскажет про чудо, которое его на фронте спасло…

— Ну а как же иначе… — вздохнул ветеран. — Так и было! С кем не случилось чуда, все там, на войне, и остались. Никто не вернулся.

— Что же? — спросил похожий на бизнесмена мужчина. — Без чудес и не воевали, получается?

— Получается, что не воевали… — сказал ветеран. — Очень уж война страшная была. Не обойтись без чудес было…

— Так ведь и мы сейчас не живем без чудес, если подумать… — вступил в разговор валаамский монах. — Вот вы сами-то… — он повернулся к похожему на бизнесмена мужчине. — Вы вспомните, неужели с вами ничего не происходило такого, когда вы погибнуть могли…

— Отчего же? — пожал плечами мужчина. — Бывало, конечно, всякое…

— Ну вот, а вы удивляетесь, что на фронте молитва людей спасала?

— Ну, так это у него молитва! — сказал мужчина. — Между прочим, я тоже в церкви бываю, знаю, что молитва помогает… Но со мной-то разные чудеса происходили, когда я и не молился совсем.

— Это плохо! — сказал монах. — Только это ничего не значит. Ваш Ангел Хранитель все равно за вас молится… Это тем, которые и не крестились, тяжелее... За них и помолиться некому.

И он перекрестился.

Перекрестились следом за ним и мы.

И крепкий, похожий на бизнесмена мужчина, и зазвеневший своими медалями и значками ветеран…

Стучали колеса.

Наш поезд мчался сквозь ночь, опустившуюся над нашей Родиной.

Объяснение в любви

Когда жена в автокатастрофе погибла, Сергей два года отойти не мог, будто омертвел весь.

Днем он вроде бы привыкал к мысли, что теперь один, но ночью забывал во сне о свершившемся несчастье, и утром, вспоминая, что жены нет, содрогался от боли, как в тот первый раз, когда услышал страшную весть…

И хотя и ходил на работу, и с сослуживцами общался, но все это как будто и не он был, а кто-то другой.

1.

Только в церкви становилось легче.

Здесь, возле икон, слушая произносимые молитвы, Сергей молился и вспоминал при этом покойную жену, причем вспоминал не какие-то отдельные эпизоды, а всю свою недолгую семейную жизнь целиком от того знакомства, когда после отпуста он подошел за просфорой, но просфоры ему не хватило, и почему-то это очень огорчило его, и тогда она — они как-то сразу узнали друг друга! — протянула ему булочку.

— Это же не просфора… — сказал он.

— А я ее и не выдаю за просфору, — сказала она. — Просто мне хочется, чтобы вы взяли эту булочку.

И он взял, понимая, что это не простая булочка. И действительно, через два месяца они поженились и так счастливо, так радостно прожили шесть месяцев и четыре дня, пока он не поцеловал ее, думая, что прощается до вечера, а оказалось, что навсегда…

И было это уже два года назад…

Иногда во сне Сергей ловил себя на мысли, что он и не молится совсем, а думает о прошедшей жизни, и, понимая, что это нехорошо, он все равно не понимал, о чем ему следует молиться, если жены уже нет в живых…

Обычно он просыпался от этой мысли и всегда, вспоминая, что жены нет, содрогался от боли, как в тот первый раз, когда услышал страшную весть, но сегодня сон не завершился пробуждением.

— Отчего же нехорошо? — услышал Сергей женский голос. — Отчего же не молиться?

Он повернулся на голос и разглядел среди икон пожилую женщину в красной кофте и зеленой юбке.

Женщину эту Сергей, как это бывает только во сне, сразу узнал.

Нынешним летом знакомые ездили в Петербург и привезли ему книжку про Блаженную Ксению Петербургскую.

Книжку Сергей взял, и хотя и не понял, зачем ему это, но дома прочитал, подивился судьбе святой…

И вот теперь узнал Сергей свою собеседницу, и хотя и исчезла она куда-то, но Сергей увидел себя в Петербурге, в часовне Блаженной Ксении. Он стоял там один, и никто ничего и не говорил ему, но Сергей твердо знал, что сейчас свою жену встретит.

2.

Так явственно этот сон запомнился, что вечером — как раз пятница была! — пошел Сергей на вокзал и купил билет в Петербург.

И в поезде снова сон про часовню повторился.

— Встретишь-встретишь жену первую! — непонятно сказала ему пожилая женщина в красной кофте и зеленой юбке. — Не сомневайся даже…

— А как я узнаю ее?

— Узнаешь…

С вокзала Сергей сразу поехал на Смоленское кладбище, зашел в часовню Ксении Блаженной, постоял там, как будто в своем сне, но ничего не произошло, и Сергей, вздохнув, вышел из часовни.

Уходя с кладбища, он все-таки решил зайти в церковь.

Литургия уже кончилась, возле кануна собирались на панихиду прихожане.

Сергей тоже написал на бумажке имя жены и с пятисотрублевой купюрой протянул священнику.

Молодая женщина появилась уже в конце панихиды.

В руках у нее был пакет с булочками, и она начала раздавать их.

Сергей почувствовал, что его охватывает такое же, как во сне, волнение, и не зная, что делать, он подошел благословиться к священнику, завершившему панихиду.

И тут и подошла к ним женщина с булочками.

— А это вам, батюшка… — сказала она и вытащила из пакета булочку, потом посмотрела на Сергея, заглянула в свой пакет и вытащила еще одну.

— А это вам… — проговорила она дрогнувшим голосом.

3.

Уже давно ушел в алтарь священник, уже разошлись прихожане, поминавшие близких, а они стояли напротив друг друга в опустевшей церкви, и Сергей не знал, как ему сказать то, что он хотел сказать.

— Меня Сергеем зовут… — сказал он. — А вы… замужем?

— Я? — переспросила женщина. — А зачем вам это, Сергей?..

Женщина замолчала, оборвав фразу.

— Нет… — сказала она. — Я не замужем, Сергей…

— А как зовут вас?

— Лиза!

— Лиза… — повторил Сергей. — Наверное, я не так все делаю, Лиза… Но я предложить хотел…

— Что предложить? — строго спросила Лиза.

— Замуж за меня выйти…

Странно и — Сергей даже испугался немного — как-то нелепо прозвучали эти слова в опустевшей церкви, возле кануна, на котором догорала последняя свеча, но Лиза не испугалась. Чуть наклонив голову, она внимательно смотрела на него, и полные губы ее, готовые раздвинуться в улыбке, чуть приоткрылись.

Но она не улыбнулась.

— Вы… Вы это серьезно?

— Абсолютно серьезно… Я понимаю, что все это выглядит очень странно, но я все равно прошу вас выйти за меня замуж…

— Но вы даже не знаете меня…

— Знаю… — сказал Сергей — и так сказал, что она, внимательно смотревшая на него, опустила свои большие серые глаза и чуть улыбнулась.

— Я согласна… — тихо сказала она. — Только скажи, Сережа, когда ты успел узнать меня?

— Я сон видел, что будущую жену встречу, — сказал Сергей. — Поэтому и приехал сюда из Москвы… А узнал я тебя, потому что, когда мы с моей покойной женой познакомились, она мне булку дала вместо просфоры. Я потом тебе об этом расскажу… А ты… Ты почему согласилась?

— Так я ведь тебе булочку дала, которой у меня не было… — сказала Лиза. — Я шесть булочек купила и пять штук раздала, а шестую священнику отдала… А тут ты… Стоишь и на меня смотришь, ждешь, чтобы я тебе тоже дала… Я руку в пустой пакет сунула, а там еще одна булочка… Может, я обсчиталась?

— Нет! — сказал Сергей и осторожно обнял Лизу. — Я уверен, что ты не обсчиталась…

— Ты действительно так думаешь?

— Действительно… — сказал Сергей и поцеловал Лизу…

В просторном храме почему-то никого не было сейчас, кроме них.

Только в стороне прошла пожилая женщина в красной кофте и зеленой юбке, но и она скрылась возле икон…

Благословение старца

Лет пятнадцать назад соседка ездила в Оптину пустынь и там — о, как мы завидовали ей! - умудрилась поговорить со старцем Илием.

— Отче! — спросила она. — Я работаю на «скорой помощи» и могу отгулы зарабатывать. Благословите, отче, чтобы я в монастырь ездила и там помогала им… Это ведь для спасения моего полезно будет…

— Дочка… — сказал старец. — Чего тебе по монастырям спасаться, если ты с больной матерью и дряхлым отцом живешь. Они — твой монастырь, в нем и живи, в нем и спасешься.

Такой вот совет соседка получила у старца.

— И знаете, чего я жалею больше всего, — вздохнула она, рассказав про эту поездку. - Я у него так и не спросила, как он про моих маму и папу узнал…

— Так он же старец… — засмеялись мы.

— Знаю я, что старец… — сказала соседка. — Я только не понимаю, кто ему про маму мою рассказал…

Мы, конечно, объяснили, что бывает такой дар у старцев — знать все, что нужно, чтобы оказать человеку духовную помощь.

И вот пятнадцать лет прошло с тех пор.

Умерла мама у Наташи, сейчас она переехала в другую квартиру, живет там вместе с отцом. Недавно зашла к нам, рассказала, что здоровье у отца хорошее, читает книги, ходит с нею в церковь, много молится.

— Видишь, — сказал я. — Все как старец Илий тебе говорил, получилось…

— А что он мне говорил? — удивилась соседка.

— Ну, как же… Ты же к нему, когда еще у нас по соседству жила, ездила…

— Я ездила? — удивилась соседка. — Ну, не знаю… Давно это было. Не помню…

Женщина с коляской

Священник Анатолий рассказывал, как он крестился.

«Я уже женатым был, уже дочка родилась, а все еще не крестился. И жена тоже некрещеной была. Только книги церковные читали и говорили о церковной жизни, о Боге, а креститься как-то все не могли собраться...

И вот, это уже в конце восьмидесятых было, жена с дочкой поехала в отпуск, а вернулась уже с крестиком на шее.

И так мне неприятно стало, когда я этот крестик увидел… Ведь вместе бы могли креститься!

Сам не понимаю почему, но как-то обидно мне стало... Даже книги церковные перестал жене читать вслух, хотя она и любила их слушать...

А потом жена снова уехала, и тогда я решил креститься и сам.

И вот пошел в церковь и загадал: если правильно решил, пусть я женщину с ребенком встречу в этой аллее...

Но тут же сообразил, что нехорошо так загадывать в самом, можно сказать, главном деле жизни. Что же это? Если не встречу, так и креститься не надо... Такая глупость...

Так я разозлился на себя, что загадываю, что забыл обо всем, забыл даже, что в церковь иду креститься...

И вот тут и минуты не прошло, как на пустой аллее женщина появилась с ребенком в коляске.

Вот так и крестился…

Жена, когда увидела крестик на моей груди, обняла меня и заплакала».

Священник Анатолий перекрестился, замолчав, а потом добавил:

— А женщина эта с коляской теперь каждый раз, когда что-то важное решить надо, появляется…

Когда кирпичи с колокольни сыпались

Рассказ старосты церкви.

Как, спрашиваете, строили церковь?

А так и строили… Какая копейка появится, все на строительство. Душа в душу жили тогда с нашим батюшкой. Он молодой совсем, попадья еще моложе, а не о себе думали, как устроиться, а о церкви.

И вот то один благодетель на кирпичи денег даст, то другой — доски привезет, ну и мы, прихожане, тоже старались. Так с Божьей помощью и росла церковь, возносилась своими маковками.

Когда уже колокольню завершали, благочинный приехал.

Уж как ждали его, старушки наши калиток напекли, жена моя рыбных котлет наготовила.

Только благочинный не особенно нам понравился.

Уж на что церковь у нас красивая получилась, а рядом с его мерседесом как-то маленько — такой мерс у благочинного накрученный — скукожилась и она.

Ну и благочинному тоже наше угощение не понравилось, а главное, стройка наша, которой конца и края не видно...

Он так и сказал священнику, не постеснялся, что и я, староста церковный, тут же стою.

— Ты, отче, — сказал благочинный, — о грехах в проповеди хорошо сказал. Не зря тебя в семинарии этому учили. Молодец. Пятерка тебе. А теперь я тебе науку преподам. Ты проповеди так говори, чтобы люди последнее в церковь несли. Тогда у нас с тобой полное понимание будет, и ты и налоги заплатишь, и меня не будешь рыбными котлетками встречать.

И с этими словами сел в свой мерс навороченный и уехал…

А у нас и священник как в воду опущенный ходит, и колокольня рассыпаться стала.

— Как это? — удивился я.

— А так… Сложат несколько рядов каменщики, а утром приходят — на земле кирпичи...

А когда колокольня вниз опускаться стала, я не выдержал.

— Ты, батюшка, — говорю я, — сочиняй, конечно, проповедь, которую благочинный сказать велел, но своим умом тоже маленько думай… Пока только с колокольни кирпичи падают, а если церковь рассыпаться станет, где проповеди, чтобы последнее в церковь несли, говорить будешь?

Батюшка посмотрел на меня, вздохнул тяжело и как будто из обморока вынырнул.

— Правильно! — говорит. — Богу надо служить, а не о налогах думать.

И вот пошла у нас прежняя жизнь, денег нет, а стройка идет потихоньку и кирпичи с колокольни уже не сыплются.

— А благочинный что? — спросил я. — Не гневался, что налогов мало платите?

— А чего ему гневаться? — сказал староста. — Когда кирпичи-то перестали у нас с колокольни падать, заехал он куда-то в ДТП на своем мерседесе. А новый благочинный еще и не добрался до нас…

Блаженная Ольга

Вспомнили блаженную Ольгу, с которой мы познакомились, когда снимали фильм «Голос Андрея Первозванного».

Она была тогда с нашей киногруппой на Авраамиевом скиту, но странно — столько было фотоаппаратов и кинокамер, а она никуда не попала. Впрочем, чудо, как она вообще попала на скит, как узнала, что здесь будут устанавливать Поклонный крест, ведь это никак не афишировалось, и более того, произошло неожиданно, почти случайно, а Ольга откуда-то узнала и добралась до острова еще раньше, чем туда прибыла киногруппа. Она жила на чердаке в гостинице. На чердак этот и так-то зайдешь — перемажешься весь, а Ольга жила там месяцами и ходила всегда чистенькая, в беленьких без единой грязинки носочках.

На Авраамиевом скиту Ольга таскала тяжеленные камни.

— Ольга! — пытались мы остановить ее. — Пожалей себя. Это же такие тяжести.

— Так я себя и жалею! — ответила Ольга. — Я же не камни таскаю. Грехи свои.

Ольга всегда говорила то, что думает, и это не нравилось в монастыре. Ее несколько раз прогоняли со службы, а потом и из монастыря выгнали.

И Ольга уехала с острова.

Знакомые рассказывали, что видели, как она уезжала с острова. Никого не ругала она, никого не обличала, сидела на пристани тихая-тихая.

— Уезжаешь, значит? — спросил монах, которого специально отправили проследить, чтобы она не осталась здесь.

— Уезжаю...

— Не понравилось, значит, у нас?

— Понравилось... Просто я к Ксеньюшке решила съездить, так чего же на острове сидеть. Надо ехать, раз Ксеньюшка позвала.

И уехала.

Рассказывали еще, что были свидетели, которые будто бы вместе с Ольгой и приехали на Смоленское кладбище.

Только чего же, что вместе пришли...

Только миновали кладбищенские ворота, и всё. Пропала куда-то Ольга.

И сколько ни искали ее, так и не нашли.

И никто больше не видел ее.

А та гостиница, на чердаке которой жила Ольга, сгорела той же зимой на Валааме.

Говорят, какие-то правила пожарной безопасности были нарушены.

Сороковой пузырек

За обедом Марина рассказала историю, которую поведал нам Епископ Мстислав про чудо, произошедшее с ним у мощей Александра Свирского.

— Так со мною тоже похожая история случилась… — сказал отец Павел. — Я тогда еще послушником был, продавал в церковной лавке миро от мощей Александра Свирского… Торговля плохо шла, ну а с другой стороны: какое это миро… Собрали два года назад, в маслице развели, потом остатки еще раз в маслице развели. И еще раз, и еще… Сколько его, настоящего мира, в наших флакончиках осталось?

И вот только подумал так, старушка в лавку заходит.

— Мне, — говорит, — сорок флакончиков отпусти, братец…

А мне жалко старушку стало. Совсем плохо одета, видно, что на пенсию одну живет. Какие у нее деньги?

— Бабушка, — говорю, — зачем вам сорок флаконов, если тут только одно название, что миро — столько раз его разбавляли…

А старушка деньги свои не убирает.

— Бедный ты бедный… — говорит. — Я не видела ничего, а этим миром глаза помазала — и отпала темнота. Ты не сумлевайся, братец. Давай мне сорок флаконов, как я просила…

Ну, коли просит, так что ж…

Отсчитал ей сорок флакончиков, а их именно столько и оказалось в лавке, выставил на прилавок.

Старушка сложила их в кошелку свою, а один флакончик на прилавке оставила.

— Это, — говорит, — тебе от меня. Мажься этим миром и не сумлевайся…

И отец Павел вытащил из кармана рясы пузырек с миром.

— Это тот пузырек, который вам старушка оставила? — спросил я.

— Тот-тот… — сказал отец Павел. — Я этим миром уже который год пользуюсь… Когда мало становится, долью маслицем и снова мажусь.

— И помогает?

— Помогает, конечно… — сказал отец Павел. - Я ж последние восемь лет им только и лечусь…

Рис. Ильи Одинцова.

747
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
10
4 комментария

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru