‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Владыка Черных гор

Рассказ.

Рассказ.*

В поросших елями высоких горах с голыми седыми вершинами затерялся крохотный городок Цетинье. Городок этот со жмущимися друг к другу домиками с черепичными крышами — всего их было несколько десятков — считался столицей целой страны, Черногории. И к этой едва заметной на карте стране больше всего подходили слова: «В некотором царстве, в тридесятом государстве...» В Цетинье, как и в каждой столице, жил Царь и рядом с древним монастырем был царский дворец, правда, больше похожий на обычный приземистый одноэтажный дом средней зажиточности петербуржца. Но черногорцы, проходя мимо своего дворца, все равно снимали шляпы и, крестясь, произносили: «Господи, храни династию Негошей!» И Бог хранил этот городок, этот дворец и династию. Хранил Бог и этого Царя, который по имени знал почти каждого своего подданного.

Когда-то очень давно правил маленьким черногорским народом, меньшим братом народа сербского, кровным родственником народа русского, Царь и Митрополит Черногории Петр Негош. Ведь только когда правитель черногорцев был одновременно и военный вождь, и духовный наставник, можно было хоть как-то обуздать этот хоть и Православный, но все равно еще дикий 15-тысячный народ. Реки крови — своей и исконных врагов — пришлось пролить черногорцам, прежде чем освободились они от турецкого владычества. Много строгости и трудов положили черногорские князья на то, чтобы дома кичившихся своей храбростью черногорцев больше не «украшали» шесты с головами их врагов — турецких воинов. И искореняли давний обычай, когда юноша, желающий обручиться со своей избранницей, для этого ехал вначале в горы, чтобы добыть в подарок невесте голову врага. Только тот черногорец, считалось на Черных горах, имеет право создать семью, кто уже украсил свой дом шестом с головой хотя бы одного турка. А у некоторых воинов над домами высились сразу несколько шестов с головами врагов. Священники жаловались на такую лютость Митрополиту-Царю, грозились отлучить воинов от Причастия, но черногорцы не спешили расставаться с кровавым обычаем. Не спорили с пастырями, согласно кивали, складно говорили о том, что, мол, давно уже пора прекратить «это варварство». А потом… потом вновь уезжали в горы. И если возвращались живыми, вскоре над домом появлялся еще один шест с головой исконного врага.

Но вот уже много лет как турки оставили эти места. Хотя, как говорил Царь Николай Петрович-Негош русскому Царю Александру в Петербурге, «чтобы прогнать турок, мы сами стали в чем-то как турки». В обычаях, но не в вере!

Каждый черногорец считал своим долгом хотя бы раз в год подняться на высокую гору в Острожский монастырь, поклониться мощам самого главного правителя Черногории — Святителя Василия Острожского. Давно умершему Святому, когда-то защищавшему этот маленький народ и от турок с востока, и от католиков с запада и всегда призывавшему к единству с Россией, — ему подчинялись тут все: от Царя и до последнего крестьянина. И Царь Николай Негош не раз замечал, что самые важные свои решения он принимал как будто под незримым влиянием давно почившего святого.

Пришло время решать, куда отправить на обучение совсем еще маленьких принцесс — Милицу и Станиславу Негош. А их пригласили одновременно в Лондон и в Санкт-Петербург. Царь надолго задумался, а потом решил поступить так, как ему скажет Святой. Поехал в Острог, пешком поднялся на гору. Под праздничный звон колоколов вошел в монастырь, вознесшийся над огромной долиной. Монастырь этот был так высоко в горах, что если с его стен взглянуть вниз, голова может закружиться, а птицы окажутся не высоко в небе, а глубоко внизу, под твоим взором.

Когда калитка в маленькую келью, где лежали мощи, перед Царем открылась, его, как обычно бывает перед «кабинетом большого Владыки», охватил трепет. Он вошел, перекрестился и после поклона стал у мощей Святого каяться священнику в своих грехах. Это был древний черногорский обычай: приносить покаяние пред Богом, взяв в свидетели почившего Святого Василия Острожского. А после исповеди, когда священник ушел, оставляя Царя наедине со святыми мощами, Царь обратился к Святому Василию как к живому:

— Ты знаешь, Владыка Василий, что я ничего не делаю, не посоветовавшись с тобой. Но в этот раз речь идет о моих дочерях, о самом дорогом, что может только иметь на земле мужчина, будь он Царь или нищий, в этом случае не важно. И потому сейчас я не как Царь, а просто как отец своих дочерей прошу тебя прямо ответить: куда мне отправить учиться маленьких черногорских принцесс? От этого зависит вся их будущая судьба. Как лучше для моих дочерей и для Черногории?
К тому же сестры так привязаны друг к другу, что соглашаются ехать на чужбину только вместе. Мой брат и покровитель Царь Александр из Петербурга предлагает им свое покровительство, учебу вместе с детьми русской знати, а потом и замужество с членами Царской Династии. А из Англии пишут, что хотели бы видеть моих дочерей в Букингемском дворце при Дворе Ее Величества. И даже не стесняясь, мне сообщают о том, что там им как раз нужна «свежая, здоровая кровь», чтобы разбавить черногорской горячей струей давно остывшую кровь тамошних династий. Как мне поступить? Как лучше для моих дочерей и для Черногории? Ответь мне прямо и просто, потому что все наши земные звания и чины становятся чем-то неважным, когда речь идет о любимых дочерях.

Его вера в Святителя была настолько сильная, что он застыл на мгновенье и стал прислушиваться к тому, что вот сейчас скажет ему в сердце давно почивший святой.

Минута, другая — ответа все не было. Царь уже хотел было покинуть келью, теряясь в догадках, почему не ответил ему Святой, как вдруг дверь в келью с шумом распахнулась и на пороге показался запыхавшийся, запыленный от долгой езды нарочный.

— Простите, Государь, что прерываю Вашу молитву. Но дело срочное…

Царь Негош было сверкнул своими черными грозными глазами, но сразу взял себя в руки. Только подумал с сокрушением о том, что, может быть, именно в эти мгновения, не ворвись и сюда в монастырскую келью государственные дела, ему бы все-таки ответил Святой…

— Ну, что там у тебя? Говори скорее.

— В Которский залив вошел английский военный фрегат и остановился на пристани в Которе. Исполняя Ваш Высочайший указ не впускать в порт военные корабли, мы дали два предупредительных выстрела в их сторону из пушки. Но англичане ощетинились всеми орудиями и безпрепятственно вошли в порт. Капитан английского корабля отказался от переговоров с комендантом порта, сказал, что будет говорить только с «хозяином этой конюшни» — так назвал приезжий наглец наше Княжество. Как с ним поступить? Идти на абордаж? Или дать ему то, что он требует?

— А что требует англичанин?

— Невозможного, Государь.

Царь только сейчас повернулся в сторону вошедшего посланника.

Странное чувство вдруг посетило его. Как будто Святой Василий прислал сюда своего посыльного в эту самую минуту. Но как же так? Ведь от Котора до Острога более трех часов езды на самой быстрой лошади. И значит, корабль вошел в залив задолго до того, как Царь стал вопрошать Святого?! Выходит, Святой Василий уже заранее знал, что Царь приедет к нему за советом? Или это просто случайное совпадение?

— Итак, чего же он требует? И почему вы без боя пустили этот корабль к причалу?

— Сначала отвечу на второй Ваш вопрос, Государь. Нам показалось… что война с Англией не входит в Ваши планы. (И если мы ошиблись, считайте, что наши головы уже на плахе.) И только потому мы сделали исключение для фрегата дружественной нам страны. А требование у них одно: побольше вина, побольше свинины и побольше черногорских женщин в береговых кабачках.

— Ты чего-то недоговариваешь… — несколько побледнев, сказал Царь Николай Петрович-Негош.

— Так точно! Капитан фрегата говорит, что он — только капитан-разведчик. А следом за ним идет целая эскадра английских кораблей. И он должен подыскать для них удобную пристань, чтобы все эти английские военные фрегаты остановились здесь на неопределенное время. Им предстоит дальний поход в сторону Южной Италии. И только в его праве решать, где остановятся все эти корабли…

— Седлайте коней! — воскликнул Негош. Потом оглянулся на простую дубовую раку с мощами Святого. Перекрестился.

— Прости, Святой Василий, — и правда неотложные дела! Но ты мне так и не ответил на мой вопрос… Это неучтиво по отношению к Монарху. И жестоко по отношению к отцу.
Я прошу твоего совета!

* * *

Капитан английского судна Джон Телботт нетерпеливо прохаживался вдоль палубы и то и дело бросал взгляды в сторону крепости, нависавшей над заливом на высокой горе. К крепости вела кирпичная, укрепленная высоким бордюром лестница. Телботт насчитал более двадцати ее пролетов. Высоко же забрались эти дикари! — подумал он. И стал мечтательно рассуждать, долетят ли ядра с его фрегата до стен крепости. Или уж ограничиться только тем, чтобы разнести в щепки сам порт? Он дал им время — два часа на то, чтобы к нему приехал сам князь этого королевства. Ни с кем другим из этих варваров он переговоры вести не намерен. И вот время давно истекло, а никто к нему не приехал. Комендант порта вежливо оправдывался тем, что Царь поехал на богомолье в Острог (при слове «богомолье» Джон Телботт усмехнулся) и путь оттуда совсем не близкий. Матросы пока что сидели тихо по своим каютам, но капитан знал, что это затишье перед бурей. И как только он кивнет им своим крепким, породистым бритым подбородком, они как с цепи сорвутся — накинутся на этот крохотный старинный городок. На его трактиры с настоящим балканским дивом — пршутом, особым образом приготовленным свиным копченым окороком; на его женщин в пестрых, совсем не европейских, закрытых почти как у мусульманок платьях; на их ленивых мужчин, с почтением и робостью взирающих на хозяев морей — англичан.

Для него этот большой поход был далеко не первым. Еще безусым юнгой он дрался с русскими под Севастополем. Но никогда еще не доводилось бывать ему в этом затерявшемся во фьордах заливе. Черногорцев считал он какими-то варварами, наподобие папуасов с Гвинеи, о которых рассказывал ему отец, тоже моряк. Ну и помнил он совет отца: «Никогда не говори с аборигенами как с равными. Потому что доброе слово и «смит-и-вессон» гораздо понятнее для них, чем просто доброе слово».

Наконец на берегу что-то зашевелилось, забегало, зашумело, стали мелькать люди, куда-то спешить. А потом появился и кортеж из пяти всадников, один из которых восседал на белом «царском», как догадался англичанин, жеребце. А остальные четверо ехали вокруг него с гиканьем и с саблями наголо, по давней военной привычке еще со времен турецкого владычества, когда дороги были небезопасными. Князь этой страны удивил англичанина своей поистине царской осанкой. А еще высоким ростом и явно заметной физической силой — хотя уже и лет-то было князю немало, примерно к сорока, как ревниво определил на глаз капитан.

Сам Джон Телботт также не был юношей — в туманном Альбионе его дожидались из похода жена и трое сыновей — будущих моряков. Высокий, жилистый, лет на десять моложе Князя, он вдруг позавидовал осанке и виду черногорского Царя. Правит дикарями, а держится ну прямо как… русский Царь! (Однажды он видел русского Великого Князя в бинокль в осажденном англичанами Севастополе и поразился величию его осанки.) Ну да я собью спесь с этого туземного князька! Все карты у меня в рукаве, как говорится. И «смит-и-вессон» уже на курке…

* * *

После недолгого и несколько вымученного обмена любезностями (англичанина предупредили заранее, что он должен обращаться к Князю «Его Величество», иначе он просто не будет вести переговоры, и капитан нехотя, запинаясь, через силу все же назвал его полным титулом), собеседники замолчали. Каждый знал, что переговорами это назвать трудно, так как «смит-и-вессон» уже на курке у капитана. Но ничто как будто не выдавало волнения на крупном, величественном лице Царя Николая Негоша. Словно им предстояло беседовать о качке на море, о видах на урожай и прочих важных, но сейчас совершенно непредставимых вещах.

— Итак, я жду ваших объяснений, — как можно вежливее, но при этом сохраняя дистанцию, начал Государь. — Вы должны ответить, почему английский фрегат под угрозой обстрела вошел в наш порт и пытается диктовать условия. Вас вряд ли на это уполномочила моя добрая собеседница Королева Виктория…

Джон Телботт хищно ухмыльнулся. Наконец-то — побоку этикет, и можно в открытую навести на него свой «смит-и-вессон». Без всяких там дипломатий. В голове его вдруг мелькнула тщеславная мысль: «видел бы меня отец — вот так разговаривающего с этим, как его, с принцем». И он без запинки (успел уже отрепетировать в томительные часы ожидания), прямо и резко обрисовал ситуацию. Если английский фрегат будет плохо встречен в Которе, сюда наведаются другие английские корабли и быстро наведут порядок. Научат местных жителей уважать флот Ее Величества. Если их не снабдят всем необходимым (чем именно, он пока не уточнил), то он отправит депешу в Англию и это может привести к дипломатическому скандалу, а может быть даже и к войне, это уж как решит Королева. Но главное даже не это. Только он, англичанин Джон Телботт, сейчас решает судьбу этой маленькой страны. Если он даст сигнал, сюда на «постой» уже через три дня прибудут еще десять английских военных кораблей. Это почти три тысячи матросов, уставших от постоянной вахты и желающих «поразмяться» и «поразвлечься» в этом гостеприимном порту.

Последние слова он проговорил уже с откровенной усмешкой.

Царь выслушал его, не проронив и слова. Выражение лица его, спокойное, несколько как бы отстраненное от происходящего, никак не выражало его чувств. Он принял удар достойно монарха.

— Как я понимаю, вы всё уже решили заранее, — с королевской вежливостью на хорошем английском вступил в прения Царь. — И от меня в этом случае почти ничего не зависит? Ну что же, тогда готовьтесь к тому, что и мы поступим с вами не столь дружелюбно, как вы на то рассчитывали. (Он что, не понимает, о чем идет речь? И с кем он сейчас говорит? — мелькнуло в сознании англичанина. Но Царь не был похож на «непонимающего». Скорее наоборот. Тогда отчего он так спокоен?) Мы были триста лет под турецким владычеством. Но это владычество не принесло туркам ни славы, ни спокойствия. Посмотрим, каково придется англичанам. И на сколько веков вас хватит…

— Вот как? — даже удивился английский капитан. — Вы что, не хотите блага своей стране? Не ищете компромисса в безвыходной ситуации?

— Вот именно — в безвыходной. И я не бью ни по одной из двух протянутых рук, если в обеих «пусто». И потому нет смысла ничего решать. Вернее, вы скоро узнаете о моем решении… когда вместо нас заговорят наши пушки…

— Вы это серьезно? Вы готовы бросить вызов Англии? Подумайте, прежде чем заявлять такое.

Джон Телботт остановился, желая понять, насколько серьезны намерения Царя. Но лицо его, поросшее почти до середины щек густой черной бородой, оставалось непроницаемым. И тут капитан стал понимать, на какой зыбкой почве он оказался. Припугнуть «монарха», устроить аборигенам «сюрприз» — это пожалуйста. Но вступать в боевые действия с непредсказуемыми последствиями — это в его планы не входило. Да и полномочий на штурм порта ему никто не давал. Но и отступать уже было поздно. Хотя и говорили они наедине, по своему опыту он уже знал: трусость никогда не останется тайной. И как ни скрывай ее, если честь задета, рано или поздно об этом все равно узнают. Неужели придется идти до конца? Что же, англичане не раз ввязывались в сражения с варварами, и Империя только прирастала по итогам этих сражений новыми территориями. Кто знает, может, и в этот раз выйдет то же самое? Хотя… что-то подсказывало капитану, что проторенных дорог в этой горной стране не бывает. И тут ему в голову пришла остроумная, дерзкая мысль. Решить все вопросы разом! Разрубить гордиев узел одним махом! Да еще приобрести славу у себя на родине!

— А выбор все-таки есть, Государь. — Телботт на этот раз учтивее улыбнулся монарху, изображая из себя умелого царедворца. Чтобы этим еще сильнее оттенить невероятный смысл своего предложения. — Мы можем уладить наш спор, как подобает мужчинам. Один на один! Не подвергая риску наших людей. Я слышал, у древних славян был такой обычай, когда князья бились впереди своих войск и их поединок решал исход еще не начавшейся схватки. Сейчас времена другие. И никто не одобрит дуэли, да и я… разве я, простой английский моряк, могу претендовать на честь скрестить с Вами шпаги? А вот выйти на спортивный турнир, на ринг по всему миру входящего сейчас в моду английского бокса — это всем доступно. И Вам, и мне. У меня в каюте по счастливой случайности найдется запасная пара боксерских перчаток. По удару колокола мы начнем ринг. И когда кто-то из нас рухнет на палубу, звон колокола известит об окончании поединка. Если удача улыбнется монарху — я от души поздравлю Его Величество, прикажу сняться с якоря и уплыву в синюю даль, а вы сможете вернуться (тут он все же позволил себе усмешку) к своим благочестивым занятиям. Я же отправлюсь на поиски другого, более удобного порта. А если Вам… не обезсудьте, Государь, но Вам в противном случае придется поить и кормить всю английскую эскадру. Ну или по крайней мере мой корабль… Я ведь могу только предлагать, а все решения за Адмиралом. Ну как, по рукам, Ваше Величество? — закончил он с едва заметной издевкой.

Джон Телботт с юных лет изучал английский бокс. На платных ставочных боях в Лондоне из тщеславия, а бывало что и для заработка, выходил не раз против сильных противников и почти всегда валил их на пол своим убойным правым боковым в челюсть. Поговаривали, что двоим его противникам так и не удалось подняться… И к списку своих побед добавить еще и князька диковинной страны — это ли не удача для скромного английского моряка? К тому же английские умельцы давно обучили его маленьким хитростям гладиаторского искусства. В его правой перчатке была зашита свинцовая пластина, и удар от этого выходил гораздо сильнее и жестче. Так что он даже и мысли не допускал, что Царь Николай Негош может устоять против него на ринге.

— Я согласен… — не раздумывая, кивнул монарх. — Объясните правила состязания моему посыльному.

* * *

Солнце пекло уже нестерпимо. Чайки кричали тревожно и с нетерпением. Казалось, сами горы склонились над заливом, чтобы наблюдать необычное зрелище. Царь Негош скинул камзол и надел перчатки. Их ему завязывал посыльный, успев шепнуть своему владыке: «Берегитесь, Государь, удара правой — там у противника я нащупал какую-то железную штуковину. Прикажете проверить перчатки?» Но Государь не сделал по этому поводу никаких распоряжений. В эту минуту он был занят другим.

— Вот и твой ответ, Святой Василий! — только прошептал он и перекрестился свободной правой рукой и только после этого дал надеть на нее перчатку.

«Видел бы меня сейчас отец!» — вновь тщеславно подумал англичанин, спеша занять боевую стойку. Он себе нравился: в белой рубахе, слегка развевающейся на ветру, с вытянутой чуть вперед левой рукой, а правую готовя для сокрушающего удара.

Ему помогал помощник капитана, здоровенный детина с надменным и сытым загорелым лицом. Сейчас он довольно улыбался в предвкушении необычного и забавного зрелища: вот уж будет о чем посудачить в английских пабах по возвращении домой! Вот же повезло увидеть такое!

Ударил колокол. Бойцы сошлись на помосте возле капитанской рубки. Юнга на рее застыл в изумлении, и казалось, вот-вот от неожиданности свалится с канатов вниз.

— Вы уже помолились своему Богу? — с вежливой надменностью спросил капитан. Он мысленно решал, сразу ли прикончить князька или же дать немногочисленным зрителям несколько растянуть удовольствие. Остановился на том, что не стоит рисковать — и кончать надо сразу, как можно быстрее. Все равно ведь схватка есть схватка. А его отец, опытный моряк, сражавшийся еще в Трафальгарской битве, всегда говорил: «В бою никогда не знаешь, какое ядро заменит тебе голову». Так что затягивать не нужно.

Ударил колокол, в небо вспорхнули чайки. Джон Телботт двинулся на Царя, совершая ногами танцующие движения. Царь остался неподвижен. Телботт провел ложный выпад, проверяя реакцию противника, но Царь не шелохнулся. «Святой Василий, — молился он, — если меня одолеет англичанин, моя страна окажется вновь унижена, как при турках. Я не боюсь поругания. Мало ли было их за мою жизнь? Как ездил к султану на поклон, как оставлял у него в заложниках своего старшего сына... Но мой народ… Ему нужна только победа. Он уже устал от безчестья и слез. Иначе я сдам наш порт англичанам без единого выстрела. Не допусти этого ради моего рода, ради прадеда моего святого Петра, твоего собрата по алтарю — и Царя из рода Петровичей».

…Обмен ударами словно высек искры из перчаток. Да, правая рука у него тяжелая. В плечо словно выстрелили из «смит-и-вессона». Надо поосторожнее… Ничего… Вот так, еще. Еще разок. Как учил меня русский князь на медвежьей охоте… Подпусти сначала поближе… Ну, англичанин, теперь держись…

Последнее, что увидел Джон Телботт, падая на деревянный помост, это капельку пота, скатившуюся с густой черной шевелюры монарха ему на бровь. После этого сознание враз погасло в нем, как гаснет английский фонарь с первыми лучами солнца на мощеной улочке в Лондоне. А когда он пришел в себя после тяжелого нокаута, все показалось ему каким-то далеким, чужим и нездешним. Чайки, горы. Мачта. Кто там на рее? Или это он сам себе приснился — юнгой под Севастополем? Постепенно возвратилось сознание, и с ним вместе вернулось острое чувство позора. Как же так? Ведь все начиналось правильно, по всем законам ринга. Он нанес правой рукой свой сокрушающий боковой удар, который валил на помост и не таких атлетов на английском ринге. Что это было? И с чем это можно сравнить? Только с ударом ядра в борт их корабля там, под злополучным Севастополем… Он тогда чудом остался жив, выброшенный взрывной волной в море. Отец говорил ему: «Не связывайся с русскими». Мудрый был у него отец. Но ведь это… и не русский совсем, а какой-то туземный варварского вида князек. Правда, он крестится справа налево, тремя перстами правой ладони, как те страшные казаки в мохнатых шапках, которых он с берега наблюдал в бинокль под Балаклавой. Неужели он опять ослушался своего мудрого отца и вновь, как тогда у Севастополя, пошел против русских?..

* * *

— Ваше Величество, лошадь подана, и конвой готов сопровождать вас обратно в Острог, — сказал тот же самый нарочный, обнажая саблю.

— Мы поедем в Цетинье, домой. Я уже получил ответ на свой вопрос. Княжны Черногорские поедут в Петербург, под покровительство моего друга Царя Александра. На Западе нас считают варварами. И всегда будут так считать. Вот почему мой выбор — Россия. Да, кстати, вы можете мне объяснить, чему же так радуются англичане? Я слышу, они распевают песни, отплывая от нашего берега.

— Ваше Величество, мне с прискорбием пришлось услышать, как помощник капитана распорядился выкатить им целую бочку вина… в честь победы их капитана в спортивном состязании… Вы правильно сделали, Ваше Величество, что выбрали Петербург.

* * *

Когда русский корабль «Святой Андрей» отчаливал от которского порта, две маленькие черногорские принцессы Милица и Стана в белых платьицах и белых шляпках с
перьями махали с палубы даже не спешившемуся папа своими ручками и стирали ладошками слезы со своих еще детских щечек. Царь провожал их взглядом молча, без лишних слов. И только конвойные Его Величества, застывшие на берегу с обнаженными саблями вокруг своего Государя, видели слезу на его поросшей густой бородой щеке.

Черногорский берег все больше таял в морской дымке. И последнее, что видели с борта корабля юные княжны, это едва заметный в тумане величественный силуэт всадника — Владыки Черных гор. А впереди его дочерей уже ждал блистательный Петербург с его величественными храмами и великолепными дворцами, с его грозными парадами и шумными балами. Учеба в Смольненском институте благородных девиц, служение русской Династии, забота о своем маленьком, затерявшемся в неприступных горах народе.

А еще ждала черногорских княжон на берегах Невы встреча с простым русским крестьянином Григорием Ефимовичем Распутиным, который в далекой чужой стране заменит им отца и будет их советчиком и наставником на долгие годы. И именно они, принцессы-черногорки, познакомят его с Русским Монархом. И благодаря им он станет Другом Царской Семьи, горячим молитвенником за Царя и Династию великой Империи.

Антон Жоголев.

Рис. Ильи Одинцова.


* Рассказ частично основан на реальных событиях.

760
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
4
2 комментария

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru