Дорога к Богу

Раздумья нашей читательницы.

Об авторе. Ирина Геннадьевна Бирина родилась в 1961 году в городе Нововятске Кировской области. Окончила политехнический институт в Тольятти, работала старшим инженером на авиационном заводе в Ульяновске, инженером на ВАЗе в Тольятти. Окончила катехизаторские курсы при Православной классической гимназии. В качестве руководителя сопровождала паломнические группы в монастыри России. Живет в Тольятти.

Мой путь к Богу шел через созерцание и восхищение красотой окружающей природы. В маленьком городке, где мы жили, не было церкви. Не было среди моих близких и верующих в Бога людей. Вспоминаю себя пяти-семилетней девочкой. Я с мамой, папой и двумя братьями плыву на лодке по реке Вятке. До берега всего несколько метров, и вдруг замираю перед чудом: россыпь цветов на поверхности воды. Круглые головки водяных лилий ярко-желтого цвета на длинной ножке стебля, уходящего глубоко, на самое дно. Рука невольно потянулась сорвать цветок. Но стебель, словно резиновый, не давался, и в ладони остался лишь бутон распустившегося цветка. По дороге к дому он постепенно увял и поблек. В сердце осталась жалость: зачем я его сорвала!

Летом родители часто брали нас с братом на речку. Мы перебирались на противоположный пустынный берег на деревянной весельной лодке или на рабочем катере и оставались там до заката солнца. Не забыть этот чистейший мелкий речной песок без единой соринки, на котором рассыпаны лишь ракушки. Родители загорали на песке, а мы с братом бегали вокруг глухой заводи-старицы Вятки. Окруженная зарослями тальника, она не пересыхала летом, и в ней плавали стайки мальков. Темные спинки щурят видно было очень хорошо сквозь прозрачную воду, и мы пытались ловить их руками. Брату это иногда удавалось. Наверное, то были самые счастливые моменты жизни моих родителей. Все живы. Всё еще хорошо…

Еще одна картинка детства: я, уже двенадцати-тринадцатилетняя, иду в сумерках извилистой тропинкой через луг. В какой-то миг тропка резко уходит вниз, и я в изумлении прохожу сквозь белое и прохладное облачко — в ложбинке ночевал туман!

В нашей семье никогда не говорили о Боге. Но помню внутреннего сторожа внутри себя — свою совесть, которая останавливала меня иногда. Как-то старший брат утащил у отца из кармана пачку папирос и позвал меня с собой впервые покурить в деревянном сарае, где у нас хранились дрова. Попытавшись закурить, он закашлялся и протянул папиросу мне: «Теперь попробуй ты». — «Нет, я не буду!» — раз и навсегда твердо ответила ему.

Еще одна картинка детства. Мы уже переехали и живем в Тольятти. Прохладный и сырой весенний день. «Сегодня Пасха», — впервые услышала я от своей новой подружки незнакомое слово. «А что такое Пасха?» — «Я не знаю, бабушка сказала», — ответила мне она. Но слово я запомнила.

Мы любили гулять среди старых деревенских домов Центрального района, подбирали там щенят или котят. Всегда хотелось притащить их к себе в квартиру. В один из дней мы очутились перед местной церковью. Единственный храм, который позволили построить власти. Почему-то захотелось зайти внутрь. Дверь была не заперта. Столько лет минуло, но и сейчас помню, как в замедленной съемке, свои первые шаги по храму. Необыкновенной красоты (так мне виделось тогда) иконостас. Ощущение тишины и покоя. Небольшая Казанская церковь, почти что молельный дом, казалась тогда просторной и величественной.

Еще одна картинка из памяти. Мне за двадцать. Я, усталая, спускаюсь с очередного высокогорного перевала на Кавказе. Узкая козья тропа сужается до размера одной человеческой ступни. Справа от меня в глубоком ущелье блестит зеркалом и разбивается о камни горный поток, а слева крутой склон горы, резко уходящий вверх. На него нельзя опереться, потому что неминуемо соскользнешь вниз. Нельзя сесть на тропинку и заплакать. Нельзя вернуться назад, так как ты не сможешь даже повернуться на узкой тропе, да и за тобой идут твои спутники. И я, тогда еще некрещеная, стала мысленно молиться неведомому Богу:

— Господи, помоги! Я еще такая молодая. Где-то далеко ждет меня моя мама. Но что может сейчас моя мама? Господи, помоги!

Господь не оставлял ни разу. Сколько раз потом я оставляла Его, падая в пропасть грехов, не менее страшную…

В сентябре 1993 года мы с мужем и маленьким сыном крестились. Совершенно неосознанно. Не по зову сердца. Недавно крестилась молодая семья родственников мужа. Об этом нам случайно поведал в разговоре мой свекор. Значит, и нам надо, на всякий случай. Хотя искренне не понимала тогда, для чего. Все так делают…

В Благовещенском соборе XVII века старинного города Вязники в советское время располагался музей атеизма и религии, и мы, конечно, посещали его, с интересом разглядывая экспонаты. И вот старинный храм вновь дышит и живет, и протоиерей Роман совершает над нами Таинство Крещения. Три свечи горят перед нами. Одна из них всё время гаснет — свеча мужа. Больше никого не было, и священник крестит нас одних, кажется, так долго, два или три часа. Почти трехлетний сынок пытается повторить за батюшкой крестное знамение с поклоном. Это так умилительно. Я не знала тогда ни одной молитвы. Но знание того, что Бог есть, отчего-то было со мной всегда. Только казалось, что Он где-то наверху, в Своем величии, а мы тут, внизу, на земле, живем своей обыденной жизнью. Глупая, теперь я знаю, что Бог рядом всегда. Это я была не способна почувствовать Его присутствие.

Еще одно воспоминание. Я уже взрослая. Еду на поезде с мамой на Западную Украину, там ее родина. У маминой сестры, где мы ночуем, останавливаюсь перед этажеркой с книгами. Случайно вытаскиваю первую попавшуюся. Ах, какая интересная, наверное… На черной обложке большой крест над холмом и странное название «Голгофа». «Какое чудное слово! Я никогда его не слышала!» — промелькнуло в мыслях. Пытаюсь прочитать, листая страницы, но ничего не понять: книга, как и все другие, на украинском языке. А так хочется прочитать!

В мамином родном селе подо Львовом родственники радушно встречают нас. У украинцев принято было показывать гостям свои дома. Здесь нет глухих заборов, и входные двери домов бывают украшены цветной мозаикой из стекла. В одном из них, где живет одинокая мамина племянница, единственная комната полностью заставлена иконами, так что хозяйке негде прилечь. «А где же вы спите?» — недоумеваю я. Она показывает мне на холодный коридорчик почти у выхода. Странные люди… Позднее, провожая нас, родные выносят и дарят икону Божией Матери. «Какие странные люди! Зачем-то вынесли нам икону», — подумалось мне. Но икону я взяла, ведь неудобно отказаться…

Это был Иерусалимский образ Божией Матери. И кто бы мог подумать, что через несколько лет я буду стоять перед этой иконой на коленях в Гефсиманской крипте города Иерусалима. Воистину, «Господь и намерения целует». Мне не только открылось значение слова Голгофа, но я смогла даже прикоснуться рукой к той скале, святому для христиан месту, в Храме Гроба Господня. Я вспоминала потом несказанно светлое чувство, испытанное мной, когда впервые прижалась щекой к мраморной плите в Кувуклии — месту Воскресения Христа.

Господи, как долго я к Тебе шла…