Хозяин тайги

Капельки вечности.

Медведя в лесу называют хозяин.

Так охотники признают, что хозяева здесь не они, хоть и с ружьями — а все равно гастролеры, приезжие. Хозяин он, медведь.

Да он и ведет себя как хозяин.

В Якутии, в Мирном, шофер нашей редакции «Мирненский рабочий» Валерий Налетов был в конце 1980-х известный охотник. Главный над всеми охотниками алмазного городка. С гордостью говорил мне, что по своему охотничьему статусу может даже обедать в столовой горкома! А по тем временам это отнюдь не считалось пустяком. Ох и много он нам во время командировок порассказал охотничьих баек!

У Валеры с медведем были личные счеты. Тут и «пакт о ненападении», и уважение законных прав каждой из сторон… Одним словом, партнеры по лесному бизнесу. Если, например, медведь набедокурит в его таежной заимке — сожрет, там, сахара или макарон больше чем полагается, обдерет дверь, — Валера в следующий свой приезд за такую безцеремонность дробью ему всыплет по первое число. А если хозяин не нарушает правил приличия, Валера ему оставит чего-нибудь пожевать… Вот так!

Однажды этого медведя (он напугал грибников) разыскивали с вертолетом. Охотиться не сезон, хотели только подальше отогнать от Мирного. Но зверя нигде не было! Всю тайгу в большом радиусе прошарили сверху вдоль и поперек. Куда только подевался? Потом Валера в своей заимке увидел «следы» лохматого друга. Он там изрядно облегчился, видно, пробыл немало времени. Так стало понятно — медведь не из простых! Пока вокруг шумел вертолет, хозяин отсиживался здесь, под крышей…

Была и у меня одна необычная встреча.

Иногда думаешь, да с тобой ли было все это? Словно прожита не одна уже, а много жизней. И все же это было со мной… Зачем-то вот было.

Шел сентябрь 1990 года. Я не турист и не люблю гитарную палаточную романтику. Но мой друг детства, Александр Постнов, турист по призванию. Он-то и уговорил меня отправиться с ним в поход к высокогорному озеру Зюраткуль в районе Миасса и Сатки в Челябинской области. Это Южный Урал, места красивейшие. И совсем дикие, как уверял мой друг. Тогда я отчаянно скучал по Питеру. По студенческой юности, брошенной, как окурок, где-то на Васильевском острове. В родной почужевшей Самаре было пресно и одиноко. Одним словом, хандрил. И потому согласился: Урал так Урал. Всё лучше, чем изнывать от скуки.

Александр невысокий, кряжистый молчун. Мой ровесник. Про таких, как он, точно сказал, кажется, Мюллер в известном фильме: «Если молчун друг — то друг… » Когда он ловко накинул на свою приземистую спину высоченный рюкзак, то стал похож на шевелящийся пригорок. Сейчас бы я назвал его хоббитом. Но тогда еще мы этих книг не читали.

И вот уже Александр снарядил меня огромным рюкзаком, высокими сапогами с ботфортами, брезентовым плащом, топором и прочими туристическими причиндалами.

Все-таки надо хоть раз побывать в настоящем походе! Просто поставить галочку в нужной графе… И здесь отметиться!

Из всей дороги запомнились только две вещи. Не то в Бердяуше, не то в Бакале Александр зашел в книжный магазин и зачем-то купил толстенную книгу «Жизнь и судьба» Гроссмана (по ней недавно сняли сериал). Как я его уговаривал не тащить с собой в горы эту толстенную, тяжеленную, да и по большому счету, наверное, все-таки ненужную книгу… Эту чужую жизнь нести на хребте. Чужую, да еще тяжелую судьбу. Не послушал. Понес. И зря, наверное. В горы нужно идти налегке. Чтобы ничто случайное не притягивало на нашу голову приключений. Свою судьбу надо нести к неизвестности!

А еще где-то в Сатке или Миассе увидел я старинную деревянную церковь над озером. Столько в ней было молчаливой подлинности, столько сурового тепла в этих потемневших от лет церковных стенах… Церковь мелькнула в озерной дымке, словно видение. И растаяла в синеве Уральских гор. Но была ведь, была!…

Когда мы наконец выбрались за окраину Сатки, началось то настоящее, ради которого мы сюда и добирались. Шли сначала шляхом — вымощенной в горах полвека назад дорогой из еще даже не сгнивших бревен. Клали их заключенные. Потом мы шли светловиной (верхушкой, силуэтом горы). Еще много удивительных слов пролезло тогда в мой словарь. Узнал я про траверс — направление, перпендикулярное направлению подъема или спуска на горе, и многое другое.

Первую ночь провели в палатке без приключений. Утром набрали воды в ручье и сварганили похлебку. Саша и правда был опытный турист. Мог развести костер с одной спички, поставить палатку. Но вот ориентировался на местности он неважно. Ходил он в походы с большими группами, и там другие определяли маршрут. А тут нас всего двое, и кому вести, как не ему. Но оказалось, для этого нужен еще и нюх. Хотя в ту пору еще не вышел фильм «Властелин колец» с известным советом Гендальфа: «Когда не знаешь, куда идти, доверься нюху… » (У меня, как оказалось, этот нюх имелся в наличии, хотя турист я, конечно же, аховый.) Вскоре мы заблудились; и то, что показывала нам карта, отличалось от того, что расстилалось перед нашими взорами. А до озера оставалось еще с два десятка километров! Спросить дорогу не у кого, вокруг тайга.

Я раньше слышал истории про блуждания в лесу. Но самому оказаться в одной из них еще не доводилось. К середине дня мы заблудились окончательно. На карту уже не смотрели. А просто шли и шли по тропе в примерно заданном направлении, авось куда-нибудь да придем. Погода была для середины сентября теплая, без дождя. С нами палатка, консервы. Мы молоды и здоровы. Доберемся!

Правда, к концу дня у меня закровавили ноги. То ли сапоги были не под размер, то ли просто не привык я к марш-броскам в тридцать километров за день. Да еще с рюкзаком! Но решил не тревожить Сашу, ничего не сказал ему (про мою беду он узнал в поезде, на обратном пути). Хотя уже каждый шаг давался с болью.

У Саши зато рюкзак тяжелее. Да и идет он первый, выбирает маршрут. А мне только знай иди, ни о чем не думай и не гляди по сторонам. Ничего, кроме сашиного рюкзака, я перед собой и не видел. Старался в ритм шага читать молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» — этому меня научил один псковский блаженный.

И вдруг — что такое?! — рюкзак впереди резко остановился. И я в него сразу уткнулся носом. Услышал странную команду: «Стой!… Медведь!» Поднял голову и увидел…

Впереди на тропе в десяти метрах от нас сидел огромный бурый медведь. Размером со скалу! Зверь смотрел на нас спокойно и безстрастно. Лишь как бы малость не понимал, как мы могли вот тут, в его владениях, оказаться.

Мы застыли в оцепенении. Мелькнула мысль — «не отмашешься», ведь топор засунут глубоко в рюкзак, и чтобы вынуть его, потребуется несколько минут. Бежать? Но куда убежишь от такого зверя? Мы молча смотрели на него, не зная, что предпринять. Свидание казалось долгим, с минуту-другую. Но иногда время ведет себя капризно и взбалмошно. Может, все это длилось на самом деле не больше пятнадцати секунд.

Медведя я рассмотреть успел. Поражали его непомерные размеры. Раньше я видел медведей только в цирке да зоопарке и как-то не думал, что настоящие медведи бывают такими большими. То ли и правда у страха глаза велики? Уж не знаю. Кажется, он сидел на заду, передние лапы свесив у груди. Особенно удивило спокойствие зверя. Ни суеты, ни тревоги, ни каких-то особенных хищных чувств его облик не выражал. Только, пожалуй, некоторое удивление.

И вот он встал на четыре лапы и повернулся боком, перегораживая нам тропу. Бурым хребтом он даже заслонил нам солнце, склоняющееся к горизонту и светившее в пространстве между соснами. Какая бурая глыба! — подумалось невольно. И с достоинством, неспешно, косолапо ушел он с тропы в чащу. Уступил, так и быть, дорогу. Идите, куда шли. Не препятствую!… Уходил нарочито не спеша, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин. И потом еще долго манерно хрустел в чаще ветками и листвой. Мы какое-то время слышали его присутствие. Потом сняли рюкзаки и сели на них. Бледные. Растерянные.

— Дальше идти нельзя! — заговорил я первым.

— Здесь везде опасно, — отозвался друг. — Куда ни пойди, везде можешь перед ним очутиться. Будем шуметь, бить топорами по деревьям. Отпугивать, — нелепо предложил он. Но любая нелепость все же давала хоть какую-то надежду.

Я тогда уже принял крещение, нащупывал свой путь к вере. И стал понемногу догадываться, что все тогда еще густые темно-русые волосы на моей легкомысленной голове — вполне сосчитаны.

Перекрестился. Попросил у Бога помощи. И мы пошли дальше. А что оставалось делать? В ту пору еще я вряд ли знал, что наши великие святые Сергий Радонежский и Серафим Саровский ничуть не боялись зверей, напротив, кормили медведей с руки и гладили их по бурым жестким загривкам…

Саша тогда еще был некрещеным. Но вот ведь пути Промысла Божия! Он уже и тогда работал в Самарской клинической больнице, в реанимации новорожденных, — он детский врач. Работает там и сейчас. И вот однажды он выходил, спас «синенького» недоношенного младенчика. И родители попросили его стать крестным спасенного им малютки. «Но я же некрещеный?» — словно бы даже удивился он этому простому и непреложному факту. Как же, мол, стану крестным, когда сам… Так вот пришлось и ему креститься. Чтобы, значит, крестным стать. Не знаю, как кому, а мне эта история в радость.

Но вернемся к нашим медведям.

До озера мы вряд ли добредем дотемна. И ночевать придется в тайге. В его владениях! Но опять же, выбора не было. До Сатки все равно не менее двух дней пути. А тут еще заблудились. И ноги сбиты. Нет, надо идти к озеру Зюраткуль. И стали мы стучать топорами по соснам, аукаться и изображать «массовку».

Потом нам наскучило. Молча пошли дальше.

Вскоре стало темнеть, мы разбили палатку на большой поляне и развели костер.

Я предложил дежурить и спать попеременно. Один сторожит палатку от медведей, поддерживает костер, другой тем временем смежает глаза. Но это было настолько наивным, что даже не стоило обсуждать.

Саша молча налил в оловянную кружку спирта и протянул мне, — единственный способ уснуть, не думая о медведях.

Пригубил. Стало спокойнее на душе. Ну, задерет так задерет. А что сделаешь? Прожил я свои двадцать пять особо не напрягаясь. Даже радостно временами. Только в любви не всегда везло. Может, хоть в смерти повезет, как в песне, — только, вроде, наоборот там пелось. Но от нас разве это зависит? Все от Бога! И потому пора на боковую… Завтра долгий ждет путь! Если, конечно, завтра для нас наступит.

Перекрестился и упал в сон.

«Опасное это дело, пускаться в путь! Стоит выйти за околицу, и столько всего может случиться!» Узнали, откуда это? Так Бильбо Бэггинс скрипучим своим голосом, нараспев, мудро наставлял своего племянника Фродо в «Кольцах».

Утром мы проснулись как ни в чем не бывало.

Саша пошел за хворостом в соседнюю рощу.

Но вернулся уж очень как-то быстро. И без хвороста. По лицу его понял: что-то стряслось.

На мой вопрос он ответил кратко:

— Тоска…

— Медвежья? — задал я уточняющий вопрос. Он хмуро кивнул. Я не стал расспрашивать, но догадался: медведь где-то тут, близко. Или все-таки показалось? Ведь и мне за каждым шорохом теперь чудится медведь. Мы двинулись в путь без горячей пищи. Хватит с нас и консервов.

Только к вечеру дошли мы до сказочного «сердца-озера».

Есть старинная легенда, как много лет назад в этих местах жила прекрасная девушка Юрма, капризная и избалованная. Многие знатные люди просили ее руки, но никому не удавалось завоевать сердце красавицы. Юрма отказывала всем женихам и с презрением возвращала их щедрые подарки. Однажды девушка в гневе разбила волшебное зеркало, подаренное ей богатырем Семигором. Один из осколков улетел высоко в горы и превратился в это прекрасное озеро. С тех пор озеро притягивает людей, словно магнит. Побывав здесь однажды, они не могут позабыть его, как не мог позабыть красавицу Юрму богатырь Семигор, и стремятся на его берега, словно на свидание с любимой. Поэтому и прозвали волшебное озеро Зюраткуль — «Сердце-Озеро» по-башкирски.

… Прошло уже почти четверть века, а я не забыл тебя, Зюраткуль! Словно часть сердца оставил там своего… Иногда вспоминаю твои прозрачные воды, твою тишину, какой мне больше нигде так и не удалось повстречать… И которой так не хватает! Вряд ли окажусь еще когда-нибудь в тех краях, где из-под ног выпархивают куропатки. Но иногда мечтается, что снова приду туда, но не безусым юнцом, как тогда, а зрелым мужем. Чтобы уже намолчаться вдоволь возле твоих прекрасных и чистых вод…

На нашем берегу был всего лишь один рыбак. Он был с машиной, приехал из режимного уральского городка. Опытный человек, он объяснил, что нам попался, скорее всего, медведь-двухлеток. Несмотря на размер свой, он только еще отошел от мамки и потому пустил нас так близко. Зрелый медведь нас бы и за версту не подпустил. Ну и осень, сытная пора. А то бы он не отпустил вот так запросто двух упитанных молодцов. От медвежьих тяжелых подзатыльников головы отлетают с плеч, как футбольные мячи… Пропавших грибников потом в этом лесу по обуви обгрызенной опознают. А что правда, то правда: в этих местах полно медведей. И встретиться с ними немудрено.

Слабое утешение! Да и не показался он мне двухлетком… Настоящий хозяин тайги! Просто иногда происходят вещи, которые трудно растолковать, чтобы при этом не размыть и без того тонкую грань здравого смысла.

Обратно мы отправились через пару дней с Юрой-рыбаком, на его машине. Это нам повезло. Ноги у меня были стерты до кровавых мозолей. А главное, ударили дожди, и пробираться обратно сквозь медвежий угол под ледяными осенними ливнями нам вовсе не улыбалось.

Всю дорогу Юра-рыбак философствовал.

— Оседло надо жить, оседло! И в небольших городах, — учил он нас. — Чтобы люди знали: вот в этой семье пьяниц отродясь не было, бездельников тоже. Такие пусть и идут во власть. А других, у кого в роду одни горлопаны, чтобы наверх не пускали.

… И еще я издал бы закон о запрещении всех партий. Я в деревне вырос. Знаю, с чем эти партии едят! Если, скажем, сильный кто, с кулаками большими, против него собирают «партию», чтобы всей кучей его отметелить. Для этого только партии и нужны. А потом уже мутузят всех подряд, кто на пути попадется…

… Эх, жалко нашего брата! Вроде и не глупый мы народ, а… всё! Хана! Скоро будут в этих горах японцы или китайцы. А может, американцы. Сдали мы самих себя с потрохами. Хозява!… Сгорела эта изба, в другую жить пойдем. Вона их сколько! Предков вот только наших жаль. Они за эту землю, что мы сейчас разбазариваем, кровь проливали…

Впереди были распад СССР, расстрел Дома Советов, и много чего еще… И казалось тогда, что враги уже никогда не дадут подняться. Но Бог судил нам иное. Неправ оказался Юра-рыбак с его мрачными прогнозами. Просто увидеть свет за отвесной горой труднее, чем даже лес за деревьями.

Он высадил нас на станции Юрюзань под холодный осенний ливень и на прощанье сказал:

— Если границы откроют, — а к этому все идет… Вы тогда, парни, вспомяните меня: Юра, значит, без работы остался…

И укатил в ночь, в свой режимный городок за колючей проволокой.

В поезде сняли мы напряжение легкой руганью из-за какого-то пустяка. Просто нашей дружбе выпало испытание. Мы его вроде выдержали, но далось это нелегко. И вскоре нас, как шары на бильярде, все-таки разбила в разные стороны жизнь.

А кием-то бил он, медведь!…

Просто не надо мне было ходить в тот поход.

Не моё это все-таки.

Уже годы серьезные пошли, а я все силюсь и все не могу разгадать загадку своей судьбы. Почему только раз был в походе — и сразу напоролся на медведя? Хотя другие ездят в тайгу из года в год и ни разу не встречались с хозяином… Вот и Саше пришлось столкнуться с ним из-за меня. Или у него были свои причины для встречи со зверем?

Почему мне лишь раз довелось попасть на верхушку нашей самарской Лысой горы — и в то самое время именно там ловили омоновцы двух сбежавших зэков?… Почему мне всего раз удалось попасть на Соловки, и там отец Герман предложил как раз мне остаться в монастыре? Почему, когда я приехал на дачу в выходной день, на наше озеро прилетели двенадцать белых лебедей? Столько их сразу не видели здесь даже и старожилы. Почему на Афоне попал я в келью пустынника, к которой нет прямых дорог? А только причудливые окольные зигзаги…
А паломничество в возрождавшуюся Оптину пустынь? В ночь на Вознесенье был я с другом в 1989 году словно перенесен незримой какой-то силой на несколько километров, через речку Жиздру… Эти безчисленные «почему?» сплетаются в один ответ: такова Божья воля.

Наверное, Бог хотел укрепить меня в вере. И прислал того вежливого медведя, чтобы он обучил меня непростому искусству уповать не на себя самого, а на Него!…

Спасибо тебе, медведь, за тот урок.

Вчера воскресным вечером, 22 июня, уезжали мы с дачи. Пока я заводил машину и запирал ворота, жена Людмила ушла к озеру, посмотреть на его вечернюю красу. Озеро наше отнюдь не Зюраткуль, а всего лишь Кривое — так оно названо из-за причудливого изгиба воды. Но все равно красивое, хотя и не такое величественное.

Когда я подъехал, жена сообщила:

— Только что видела лисоньку!

Лиса была худющая, с параллельно земле стоящим длинным хвостом. Смотрела на Людмилу с удивлением своими диковатыми и причудливыми большими глазенками. А Людмила смотрела на нее — большими карими и тоже несколько удивленными глазами. Когда моя жена сделала к ней несколько шагов («чтобы лучше рассмотреть»), лиса нырнула в лес. При этом один раз на ходу оглянулась.

Мне это напомнило любимые страницы «Маленького принца»:

« — Приручить? А что для этого надо делать? — спросил Маленький принц.
— Надо запастись терпеньем, — ответил Лис. — Сперва сядь вон там, поодаль, на траву — вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе… »

С дружбой никогда не надо спешить, если действительно хочешь приручить кого-то. Нужно всякий день делать лишь один шаг навстречу! Только один! И все время, каждый день сокращать расстояние. А мы хотим все сразу, скорей-скорей… Вот и я уже тут как тут на своей машине! И сколько теряем мы в суете…

«Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете… »

Вот и тот медведь остался для меня единственным. Хоть больше мы с ним не встречались.

Антон Жоголев

Рис. Ильи Одинцова.