У древних берегов Эллады…

Паломнические записки.

Облака расступились, и под крылом самолета ослепительно засияла нежнейшая лазурь! Море — Эгейское море! — плескалось у берега древней Солуни.

Я не планировала эту поездку. Но младшая дочь однажды грустно сказала:

— Ну вот — загранпаспорт еще три года назад оформили, а я им и не воспользовалась ни разу! Так зря и пропадет…

Мы оформили его Лене, когда собирались на Украину, а оказалось, что там он совсем и не нужен. Вот и лежал с тех пор сиротливо среди других документов.

Отправить в такую даль юную девушку одну? Ну уж нет!

Едем в Грецию! И не на острова, что было бы намного дешевле, а на материк, к святому Димитрию Солунскому. Ведь это у Лены вся жизнь впереди, а у меня другой такой возможности больше не будет.

Парящие в воздухе

Полуостров Халкидики похож на ладошку с тремя пальцами. Да эти три длинных полуострова — Кассандр, Ситонию и Афон, гигантскими волнорезами выступающие в море, так и называют — пальцы. «Будете жить в самом начале среднего пальца, Ситонии», — сказали мне в турагентстве. В отель «Ситония Вилладж» и привезли нас субботним вечером 13 июля. А в шесть утра в воскресенье мы уже садились в двухэтажный автобус, чтобы отправиться на два дня в поездку по маршруту «Метеоры — Корфу». Нечаянная радость: на каждый день предлагается на выбор несколько разных маршрутов. Хочешь — окунись в наполненный мифами мир античной Эллады, хочешь — поезжай за знаменитыми греческими шубами. А хочешь — по святым местам… И коротенькое слово «Корфу» в этой программе несказанно обрадовало: мы сможем побывать у Святителя Спиридона Тримифунтского!

За день до нашего отъезда в Грецию позвонила матушка Фотиния Мельникова из села Спасское Саракташского района Оренбургской области. Порадовала: у человека, о котором просила молитв, все завершилось хорошо. Тут уж я попросила: помолитесь с батюшкой Александром о путешествующих Ольге и Елене.

— Ой, как замечательно! Обязательно помолимся! А вы помолитесь о нашем храме Нерукотворного Образа у мощей Святителя Спиридона!

— Мы же едем не на Корфу, а в материковую Грецию. Зато обязательно побываем в Салониках. Там наверняка кто-то подскажет, как добраться к храму Великомученика Димитрия…

В ответ матушка восторженно поведала, как еще в самом начале своего воцерковления, ничего не зная об этом святом, увидела удивительный сон. Будто она в каком-то прекрасном храме прикладывается к благоухающим неземным ароматом мощам. И видит надпись на раке: «Великомученик Димитрий Солунский». Проснувшись, первым делом кинулась к Православному календарю: есть ли такой святой? Есть! И праздник его выпадает на 26 октября, по новому стилю 8 ноября. А Фотиния родилась на «Всех скорбящих Радость», 6 ноября. Прошло несколько лет, и ее супруга Александра на Успение Пресвятой Богородицы в Никольском кафедральном соборе рукоположили в сан диакона, а на следующий день, в праздник Нерукотворного Образа Господа нашего Иисуса Христа, уже в другом оренбургском соборе — Димитрия Солунского — рукоположили во иерея. Ни разу она не была в этом храме, но как все в нем оказалось знакомо! Вспомнила: да ведь именно этот храм видела в том давнем сне! Не было наяву только раки с мощами Великомученика Димитрия Солунского.

— Обязательно помолюсь о вас и о вашем храме у мощей Димитрия Солунского! — пообещала я.

Но эти два дня начинаются паломничеством в Метеоры. К слову, ударение в этом названии греки делают на втором, а не на третьем слоге: Метеора. И названа эта местность не в честь небесных метеоритных потоков, а из-за высоченных отвесных скал, что похожи на неведомых исполинов, поднявшихся к облакам. Метеора — значит, парящие в воздухе.
В очертаниях одной скалы мы с Леной явственно увидели силуэт монаха. Тысячелетняя работа ветра! — плюс заранее настроенное на встречу с таинственным воображение впечатлительных паломниц… И неудивительно. Ведь здесь, в Метеорах, на вершинах скал вознеслись к небу двадцать четыре монастыря! Правда, лишь шесть из них остались действующими до наших дней. И подвизается в каждом не так много монахов. В один из этих монастырей, святого Варлаама, и лежит наш путь.

Наш гид Димитриос рассказывает об истории этого монастыря, основанного в 1518 году братьями монахами Нектарием и Феофаном.

— А вот за этой дверью вы увидите огромную деревянную бочку, — сказал Димитриос. — Кто-то из туристов, увидев ее, воскликнул: «И вы говорите об аскетизме монахов! Да у них было столько вина!… ». Но в этой бочке хранилось не вино, а гораздо большая ценность — вода! Вы только представьте, как трудно было приносить на эту верхотуру пресную воду! И потому монахи запасали воду в этой огромной емкости. Собирали дождевую воду — ни одна капелька не пропадала.

Еще одно помещение с низко нависшими сводами и открытой передней стеной. Посредине большой столб-ворот, обвитый прочным канатом. Вращая ворот, насельники этой горной обители встарь поднимали наверх большую корзину. Это сейчас к самым воротам монастыря проложена удобная, хоть и узкая дорога-серпантин, а тогда и продукты, и людей поднимали в корзине. Ужас охватывал путника, когда корзина раскачивалась на ветру, а ветхая веревка грозила порваться в любой момент. Посетивший Метеоры в 1743 году знаменитый русский путешественник Василий Григорович-Барский, выбравшись из корзины на твердую землю, с трудом перевел дух:

— У вас веревка почти вся истерлась! Надо ее скорее заменить, а то ведь вот-вот оборвется!

— Оборвется — заменим, — промолвил монах.

— Ну уж отсюда я ни за что в корзине не стану спускаться! — ужаснулся Василий. — У вас ведь есть лестница?

— А как же, конечно есть.

Но когда Василию показали хлипкую лестницу, тянущуюся по нескончаемо долгому вертикальному склону горы, он понял, что и наступить на нее не решится… Так потом и покинул монастырь святого Варлаама в той же корзине…

А мы с удивлением увидели, как на другую высоченную скалу отважно карабкаются два скалолаза. Издали не было видно альпинистского снаряжения — да кажется, его и не было. Веревки уж точно были бы видны. Но вот — один взобрался на вершину горы, а через пару минут к нему присоединился и его товарищ. Величественное — и опаснейшее зрелище!

И ведь им еще спускаться по этому крутому склону!…

Но долго разглядывать отчаянных храбрецов некогда. Надо еще передать записки, поставить свечи, помолиться… Кстати, в Греции на записках с именами «О здравии» не ставят крестов: это отличительная особенность записок «О упокоении». И я переписываю записки, в начале которых по русскому обыкновению были выведены восьмиконечные кресты.

Лена ставит свечи в ящик с песком, а я замираю перед не очень большой иконой Пресвятой Богородицы. Всецарица!… Да, это, конечно же, только список с чудотворной афонской иконы, но взор Божией Матери проникает в самую глубину объятого трепетом сердца. Мати Пресвятая Богородице, моли Своего Божественного Сына о моей любимой сестричке болящей Антонине! Моли Бога о страждущих тяжелыми недугами Алексии, Людмиле, Людмиле, Игоре, Надежде… Имена и слезы льются к стопам Царицы Небесной и прильнувшего к Ней Богомладенца Христа… Так и стояла бы здесь на коленях, не чувствуя ни каменной тверди под ногами, ни времени…

Не помню дорогу к подножию скалы. Кто-то слабо вскрикивал, когда колеса автобуса касались самого края отвесной горной дороги. Кто-то показывал на удивительные пейзажи, открывающиеся из окна. А мои мысли и чувства все еще были там, у иконы с прекрасными неземными ликами печалующихся о земных Своих чадах Богородицы и Господа нашего Иисуса Христа.

Веди нас к морю, Игнатия!…

Игнатия — это вовсе не женское имя. Это дорога, на многие и многие километры проложенная в глубокой древности повелением императора Игнатия через равнины и горные кряжи Пелопоннеса. В те годы это был долгий и опасный путь, целых восемь дней понадобилось бы нам, где пешком, где на мулах, добираться от Метеор к далекому Ионическому морю. Но мы едем в комфортабельном автобусе с эмблемой турагентства «Музенидис тревел» уже по современной дороге, вымощенной асфальтом, и не карабкаемся по горам, а то и дело ныряем в пробитые под ними туннели. Один, другой… пятый… десятый… — вскоре я сбилась и перестала считать туннели.А в промежутках между ними не устаем любоваться плантациями абрикосов и киви, изредка мелькающими поодаль хорошенькими домиками с черепичными крышами и непременными солнечными батареями. Несколько раз встречались большие солнечные электростанции. Кажется, еще раньше, до туннелей увидели, как вдалеке справа мощной грядой вздымаются величественные горы — совсем не такие, как Метеоры, привычной формы.

— Это Олимп, — поясняет гид. — Да, Олимп — не отдельная гора, а весь этот массив. В древности именно здесь, как считали эллины, жили языческие «боги» — громовержец Зевс и Гера, Аполлон, Артемида, мудрая Афина и воинственный Марс…

Димитриос интереснейший рассказчик, но усталость берет свое, и уже сквозь полудрему слышу то миф об Аполлоне и Дафне, то рассказы о сегодняшней Греции. Один эпизод показался особенно примечательным — может быть, потому что только вернулся из армии мой старший внук. А осенью подойдет черед служить у второго внука. Еще через два года, когда придет его время, не станет искать предлога увильнуть от службы и младший из «трех чахлых богатырей». Не в наших это правилах.

— В Греции, конечно, можно «откосить» от службы в Вооруженных Силах, — говорил Димитриос. — И даже не надо для этого собирать кучу справок, проходить множество комиссий. Достаточно просто прийти и заявить, что у вас психологическая несовместимость с армией. Ну вот не можете вы видеть цвет хаки — и всё тут! Вам не будут чинить допросов, стыдить и убеждать. Что поделаешь: болен человек «на голову» — бывает… Вы спокойно получите образование. Вот только устроиться на государственную службу даже с самым отличным дипломом не сможете. И получить загранпаспорт, чтобы уехать в другую страну, тоже не сможете. Так что отказников в Греции практически нет.

Выбежав на волю из тридцать третьего, что ли, туннеля, автобус поплыл дальше уже по открытой дороге.
Всё ближе море!

На пароме в Керкиру

В гавани столпилось несколько морских судов. Портовое радио сообщает на греческом и английском языках об отправлении судна в итальянский город Бари. Доброго пути вам, плывущие к Святителю Николаю! А наш путь лежит на Корфу, к его сподвижнику Святителю Спиридону Тримифунтскому!

В детстве я не раз переправлялась на речном пароме через реку Сакмару (жители Оренбуржья знают — это крупнейший приток реки Урал). От одного берега к другому был протянут стальной трос, и двое-трое паромщиков в грубых рукавицах что есть силы тянули судно со всем и всеми на нем, перебирая этот трос. Так и вспоминалось хрестоматийное: «Бурлаки идут бечевой… ».

Этот паром, морской, был совершенно другим! Не было стального троса, и сам он несоизмеримо больше. Вместо «бурлаков»-паромщиков корабль тянул мощный мотор. На пассажирских палубах уютные кафе, удобные сиденья под навесами. А внизу, на грузовой палубе, теснились разнокалиберные автомобили, автобусы и грузовики. Большая желтая фура доверху наполнена спелыми арбузами. Полосатый рейс!…

А волны Ионического моря с виду ничем не отличались от своих эгейских сестер. Так же мерно колыхались впереди и по бокам корабля, так же бурно струились в кильватере, оставляя длинный светлый след позади судна.

Ничего не знаю об острове, к которому нас несет паром. Ничего — кроме того, что, борясь с дремотой, услышала от Димитриоса. И теперь припоминаю.

У этого острова не одно название. Корфу — с ударением на последнем слоге — итальянское. Сами греки издревле называют остров Керкира (а вот здесь ударение — на первом слоге). Это же имя носит и главный город острова.

В Керкире в 1994 году проходил Европейский саммит, но аэропорт не рассчитан на огромные авиалайнеры. Для них ведь нужна гораздо большая полоса приземления, как и взлетная полоса. И потому главы европейских государств, прибывшие в Грецию на своих больших персональных самолетах, в Афинах пересаживались на небольшие, но весьма комфортабельные самолеты.

И только Борис Николаевич Ельцин воспротивился: никуда я пересаживаться не буду! Что значит — технические возможности аэропорта не позволяют? Это уж их проблемы!…

Хотя не только — «их». Можно лишь догадываться, какой проблемой было для российских летчиков посадить огромный русский самолет едва ли не на пятачке.

Но ведь посадили же!

Русские же они люди — наши замечательные пилоты! А аэропорт в Керкире с тех пор стал принимать и самолеты более крупного размера, чем раньше. Что удалось (не будем забывать — это же на острове!), усовершенствовали на аэродроме. Так что не кто иной как первый президент России поспособствовал техническому прогрессу в Керкире!

У Святителя Спиридона

Еще на пароме ко мне подошла паломница где-то так моих лет и сказала, как само собой разумеющееся:

— Вы с дочкой, конечно, будете завтра причащаться на Литургии у мощей Святителя Спиридона?

— А удастся ли? — засомневалась я. — Димитриос же объявил, что с утра мы все поедем на экскурсию в какой-то дворец…

— Ахиллеон, — подсказала моя собеседница. — Да, красивый старинный дворец, статуи и все такое прочее. Но мы же не ради этого едем на Корфу! Скажем Димитриосу, что вчетвером самостоятельно поедем в храм Святителя, а в десять часов как раз и вся наша группа подъедет туда же.

Познакомились. Ольга и ее дочь Наташа уже в четвертый раз приехали из Новгорода Великого в Грецию. Живут на частной квартире и строят свою паломническую программу так, как сами считают нужным. Прекрасно ориентируются в Керкире, с ними мы не заблудимся.

Так оно и получилось.

На такси мы быстро приехали к храму, сфотографировать который не удалось — настолько тесно он стиснут магазинами и лавочками на узенькой улочке. Если бы мы с Леной взялись за руки, свободно достали бы от двери храма до витрины магазина, и руки не пришлось бы вытягивать.

У входа в храм в ящике с песком горят свечи. По правую сторону стоят несколько пластмассовых стульев, на которых удобно устроились два старичка.

Внутри огромного храма непривычно много места занимают ряды стульев. Что это — веяние католицизма? Но во время Литургии гречанки (да и то не все) сидели только в те моменты, когда это дозволяется по Православным канонам. Было довольно много русских — не одна наша группа приехала на Корфу.

И раньше я слышала, что гречанки молятся в храме с непокрытой головой, а теперь увидела это сама. Уже в Салониках, в храме Великомученика Димитрия, узнала, почему они так поступают. А дело вовсе не в пренебрежении к словам Апостола Павла «… всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытой головою, постыжает свою голову, ибо это то же, как если бы она была обритая» (1 Кор., 11, 5). Но разные части Греции от четырехсот до пятисот лет находились под османским игом. И чтобы никто не принимал их за мусульманок, которые шагу не ступят за дверь своего дома, не покрыв голову, гречанки стали повсюду ходить с открытыми волосами. Даже в церковь, поскольку многие Православные храмы были захвачены турками и в одной их части молились мусульмане, в другой Христиане.

Так что когда нам говорят: «А вон, в Греции женщины без платков ходят в церковь — и ничего!» — это не совсем так. Это их самобытный обычай, уходящий корнями в историю страны. В России даже в годы татаро-монгольского ига считалось зазорным выйти из дому простоволосой — отсюда и слово «опростоволоситься», то есть показать себя не лучшим образом. Сейчас мало кто из женщин постоянно носит платок или шляпку. Но уж в церковь большинство даже недавно пришедших к вере женщин захватывают с собой платок. Хотя — видела несколько раз женщин в… носовых платочках, накинутых поверх модных причесок. Смотрится это, мягко говоря, не очень красиво. Очень правильно делают в тех храмах, где специально для забывчивых женщин держат нормальные головные платки.

Но что я — о суетном. В храме Святителя Спиридона совершалась Божественная литургия! Еще до начала Богослужения мы приложились к закрытой раке с мощами Святителя. Положили в ящик записки, теперь уже оформленные должным образом, купили в церковной лавке иконы и другие святынечки. И даже получили от продавца подарочки — крохотные кусочки тапочка с ноги Святителя Спиридона. В самом начале Литургии успели, исповедались русскому батюшке — игумену Лаврентию.

Хор, стоявший у правой стены храма, был невелик: пять немолодых мужчин. Все безбородые, гладко выбритые. Но голоса звучали так слаженно, так красиво! Иногда слух улавливал знакомое: «Кирие элейсон» — что значит по-гречески «Господи, помилуй!», «Агиос Офеос, Агиос Исхирос, Агиос Афанатос, элейсон имас!» — «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!»… Волнуюсь: не знаем греческого, как же будем петь «Символ веры» и «Отче наш»? А петь и не пришлось. Кто-то из хора читал эти молитвы, а мы молча внимали святым словам.

Причастились… Не помню, как выглядел священник. Не помню, на небе мы были или на земле.

А когда завершилась служба, раку с мощами открыли — и мы смогли приложиться к потертому красному тапочку на ножке Святителя Спиридона Тримифунтского!

Господи, милость Твоя безмерна!

В безбожное время очень многое у нас было утрачено или забыто. А до октябрьского переворота в России чтили и любили Святителя Спиридона Тримифунтского наравне с Николаем Чудотворцем. Я впервые по-настоящему открыла для себя этого святого в Мордовии, в Старцевом Углу. Белый каменный крест с высеченным на нем иконописным изображением и именем Святителя высится у источника Спиридона Тримифунтского. Когда-то здесь была славная в России Преображенская обитель… Вернувшись домой, я впервые прочитала житие Святителя с его предивными чудесами.

Потом от Екатерины Викторовны Хохловой (теперь у нее фамилия мужа — Арутюнян) услышала удивительную историю, уже в наши дни происшедшую на Святой Земле, в Иерусалиме.

Есть в Святом Граде монастыречки, мимо которых неискушенный паломник пройдет и не заметит. Так — ворота в каменной стене, едва приметная табличка… А за вратами — святая обитель. Такой вот тихий монастырь посвящен Святителю Спиридону Тримифунтскому.

В семидесятые годы ХХ века тяжело заболел игумен монастыря. Врачи не скрывали, и сам он видел — дни его сочтены. Что ж, на всё святая воля Божия! И он молился не об исцелении — о том, чтобы Всемилостивый Господь и Святитель Спиридон не оставляли монастырь после его смерти. Однажды во время молитвы он вдруг увидел, как прямо сквозь оконное стекло в его келью вошел Святитель Спиридон — игумен узнал его по необычному «головному убору» — корзинке. С отеческой любовью посмотрел Святитель на игумена и сказал ему утешительные слова о том, что еще не пришло ему время умирать. Еще поживет — помолится, потрудится для Господа и своей обители.

Сказал это и ушел так же, как пришел — через оконное стекло. И во уверение того, что не было это ни грёзой, ни мечтанием, на стекле остался четкий отпечаток образа Святителя Спиридона. Мы публиковали этот рассказ и фотографию чудесного отпечатка на стекле в журнале «Лампада», на обложке.

А в октябре 2009 года по милости Божией и благодаря добрым сердцам руководителей паломнической службы Валентины Петровны Хохловой (Царство ей Небесное!) и ее дочери Екатерины смогла и я побывать на Святой Земле. В монастыре Георгия Хозевита ко мне подошел один паломник из нашей группы и попросил: «Давайте вдвоем помолимся Святителю Спиридону! Уже несколько лет всё тянется вопрос с нашей квартирой… Один-то я помолился, но ведь где двое или трое, там Сам Господь посреди молящихся!». Мы помолились перед иконой Святителя Спиридона, а на следующий день Н. поделился радостью: наконец-то всё решилось! И решилось лучшим образом.

День третий. Салоники!…

В первую очередь ради этого дня мы поехали в Грецию. Ради встречи с Великомучеником Димитрием Солунским.

Это было в ту пору, когда я была еще пяти-шестиклассница, вся увязшая в книгах и мечтах.

… Если взять веревки покрепче и туго связать меж собой несколько бревен, получится отличный плот.

Если!… Это старший брат Павлик с двоюродным братом Вовкой Агаповым умели строить небольшие плотики, с которых удили рыбу. А моими-то слабенькими тощими ручонками нипочем не затянуть хитрый морской узел. Да и где взять веревки и бревна?

Но если все-таки умудриться построить надежный плот, то на нем уж конечно не составит труда по реке Сакмаре доплыть до Урала, волны сами по течению донесут до Каспия. Вдоль северного берега моря от Гурьева доплыть до Астрахани, подняться по Волге, Волгодонским каналом проплыть к вольному Дону, а там и — Азовское море, и Черное (понт Эвксинский!), и знаменитый Геллеспонт, в котором утонула юная Гелла, соскользнув с барана — Золотое руно… И Эгейское море, полное древних легенд и таинственных мифов.

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал…

— шепчут губы чеканные строки «Илиады».

И Средиземное — синее-синее — море посреди Земли, остров Крит, на котором уж верно сохранились руины Дедалова лабиринта (мне не страшно в них заблудиться: выведет «правило левой руки» — надо идти, все время держась левой рукой за стену... А дальше — изящный сапожок Апеннинского полуострова, где меня давно заждался дивный Неаполь, где по-итальянски поют:

Прочь все заботы, прочь все печали,
Неаполь чудный, милые дали!
И да покинут вас скорби людские.
Санта Лючия, Санта Лючия!…

А оттуда через Гибралтар — в штормовую даль Атлантического океана. В его неведомых глубинах я непременно отыщу затонувшую в древности Атлантиду! Я точно знаю: она где-то посреди океана, ведь эти участки карт покрыты сеткой тонких красных линий: район сильных землетрясений.

И даже прочитанная позже в каком-то умном журнале гипотеза о том, что Атлантида находилась в Эгейском море и погибла при извержении вулкана Санторин на острове Стронгеле, ничуть не обезкуражила: что ж, там и буду искать ушедшую в пучину страну, а потом — все равно поплыву через Атлантический океан, к берегам Южной Америки, в джунгли Амазонии…

И ведь знала, что бывалые морские волки на прочных фрегатах и каравеллах, случалось, терпели кораблекрушения, а мой излюбленный стиль плавания — «топориком на дно» — не заменит ни батискафа, ни на худой конец акваланга. Но все мои географические карты были упрямо прочерчены длинной сплошной линией от собственноручно нанесенной точечки — станицы Сакмарской — до дельты Амазонки.

А однажды мне приснилась странная карта. Крупным планом — небольшой полуостров с извилистой, изрезанной береговой линией, с длинными мысами, что вытянутыми каплями свисали в бледную голубизну моря. Маленький кружочек — и город с непонятным названием, в котором сплелось сразу несколько слов: морская соль и лунный свет, и что-то еще, тревожащее и радующее душу…

Утром я достала атлас мира, перелистала несколько страниц — и застыла в изумлении. Вот же он, крохотный кусочек Греции, мимо которого в своих мечтах я всегда пролетала не глядя — меня он не интересовал. Точно такой же, как во сне, полуостров. И — город Салоники. Это слово приснилось чуточку иным, но это точно было оно! В нем шумели соленые волны, и яростные брызги долетали до моего разгоряченного лица. Приснившийся и ставший вдруг явью город надолго стал желанной пристанью моих надежд. С тех пор маршруты «путешествий» завершались в Салониках. А Атлантида… — да была ли она вообще!

… Уже в институте, взрослая замужняя женщина, я вдруг ощутила однажды, как мощный шквал соленого ветра ворвался в скучающую аудиторию — из забытого детского сна, давно заброшенных географических карт. И виной тому было услышанное:

— Солунские братья Константин, в монашестве Кирилл, и Мефодий отправились к языческим славянским племенам и создали первую славянскую азбуку, стали просветителями славян…

Солунские? Солунь! — так называли славяне греческий город Салоники. А ведь приснившееся (и теперь, через столько лет, уже забытое) слово было так похоже на это название…

Много-много позже я стала ходить в Иоанно-Предтеченский храм и всякий раз вставала поближе к большой старинной иконе святого Великомученика Димитрия Солунского. Глубокая трещина змеилась, рассекая нижнюю часть иконы, но воин-мученик стоял твердо, готовый сразиться с любым врагом. Я прикладывалась к иконе, и губы ощущали едва уловимый вкус солунской соли. Не той ли самой соли, о которой с трепетом прочла в Евангелии: «Вы — соль земли… » (Мф. 5, 13).

Еще позже я вместе с младшенькими дочками прибилась к тогда еще маленькому деревянному храму в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия — Солунских братьев. С тех пор какие приливы и отливы ни пытаются увести в сторону от наконец-то найденной пристани, сердце всегда стремится к ней. Здесь, надеюсь уже навсегда, брошен мой якорь.

… А девять лет назад я узнала: в Сакмаре, родном селе моих родителей, один из приделов Казанского храма был посвящен святому Димитрию Солунскому, покровителю русских воинов, казачьего Оренбургского края. И, значит, не надо было ни веревок, ни бревен, чтобы проделать путь к Желанной пристани. Она всегда была рядом. Только, подобно Атлантиде, погребенной под зыбучим илом на дне глубокого моря, эта пристань ждала своего часа, чтобы восстать в строгой красоте из пучин поругания.

И все эти годы — звала…

… И вот она — мечта далекого детства — сбылась!

Уже не раз мы проезжали через Салоники: из аэропорта, потом — в самом начале и конце каждого паломничества. Видели издалека большой и красивый храм, стоящий на возвышении, и думали: вот он, тот самый храм!…

Но автобус проплыл мимо него к высящейся над городом старинной крепости Тригонион. И мы узнали от сегодняшнего гида Ольги — сотрудницы греческого паломнического центра «Солунь», — что это был храм Апостола Павла. А к храму Димитрия Солунского мы проедем чуть позже. Сначала — знакомство с историей очень современного на вид города, лежащего перед нами, как на ладони. Крепость Тригонион, сбегающая к морю высокая крепостная стена (точнее, то, что оставили от нее многие века и разрушительные войны), Белая башня и несколько храмов — вот, пожалуй, и все приметы древности.

С содроганием смотрю на Белую башню. Она в самые разные времена радовала взоры горожан и была визитной карточкой Салоник. Но османы сделали из нее место жуткой расправы над недовольными их деспотичным владычеством. Тех, кто пытался противиться захватчикам, втаскивали на верхнюю площадку башни, швыряли на колени так, что шея опускалась в проем между зубцами, и отрубали голову. Кровь хлестала, заливая стены страшными бурыми потоками. Непокорных было много, и казнили лютой казнью очень многих. И башня сверху донизу стала кроваво-красной. Пришлось потом забелить стены, чтобы не было страшно смотреть на башню.

А сейчас у Белой башни гуляет молодежь. Вот и нам Ольга сказала, что именно здесь мы встретимся в три часа, после пешей экскурсии по городу и свободного времени. И начнется экскурсия в храме Димитрия Солунского…

Море золотого света окутало нас в храме! Золотистыми огонечками светили белые свечи, мерцали лампады в часовенке над ракой с мощами Великомученика Димитрия. И сам воздух казался радостно-золотистым.

Мы сидели на резных стульях с византийскими двуглавыми орлами на спинках, а Ольга стояла и рассказывала нам о святом воине и покровителе города (в Салониках и сейчас считают градоначальником святого Димитрия, а не демократически выбранного мэра). О том, как Димитрий предпочел уже завоеванной громкой земной славе страдания за Христа, как принял мученическую смерть на копьях языческих воинов — и как после земной своей кончины не оставил и не оставляет поныне любимый город без защиты и покровительства.

Спускаемся в крипту, на место мученической гибели святого. Дно колодца усеяно мелкими и крупными монетами. В лампадке, горящей над колодцем, можно набрать немножко елея — надо только купить в лавке специальный флакончик-пипетку. Елея на донышке лампады совсем мало, ведь сюда идет множество паломников, и всем хочется унести с собой маслице от Святого Димитрия.

А мне бы — еще постоять здесь и помолиться… Но группа поднимается в храм, и все расходятся — кто в церковную лавку, кто к мощам святой Анисии, кто — к мощам Великомученика Димитрия…

Вновь и вновь припадаю к святым мощам, благодарю святого Димитрия за все его благодеяния и прошу его молитв обо всех, кто мне близок и дорог, о тех, кто просил помолиться, о читателях и благотворителях нашей редакции… И понимаю, что не смогу сейчас, через несколько минут, уйти от любимого святого. Просто — не смогу!

Говорю об этом Лене и слышу спокойное:

— Я так и думала! Обо мне не безпокойся, я же буду с группой.

Не стала спорить и Ольга, которая в этот день отвечала за каждого паломника группы:

— Так было и со мной — десять лет назад… Тоже не могла уйти от святого Димитрия. Не забудьте — ровно в три у Белой башни!

Как хорошо в крипте — одной! Нет, еще лучше было бы с кем-то вместе спеть тропарь и величание Великомученику, но то ли певчих в нашей группе не нашлось, то ли они поскромничали. И вот теперь — можно петь одной, не боясь, что дрогнет и сорвется голос, что кто-то покрутит пальцем у виска: откуда взялась эта… болящая? Ишь, распелась! Так ведь душа поет! И я умолкаю, лишь увидев, что в крипту спускается очередная группа.

Мне удалось набрать в пипетку, а из нее в стеклянный флакончик всего пару малых капелек елея из лампады. Как ни старалась. И ведь слышала в душе осуждающий голос: тебе что — мало? Другие и этого не получили, а ты дома разбавишь оливковым маслом эти капельки, и хватит всем, с кем захочешь поделиться!

Нет — жадность одолела. Ну еще немножечко…

И тогда пипетка выскользнула из рук и упала на дно колодца!

— Господи, прости меня! Святый отче Димитрие, прости! — перекрестившись, я перегнулась через край колодца — и кое-как смогла дотянуться до пластмассовой пипетки. Дрожащими руками подняла ее с чуть покрывшим донышко драгоценным елеем и поскорее положила в пакетик. Всё — больше не буду искушать святого Великомученика!

А если бы в этот момент в крипту пришли паломники, они ужаснулись бы, решив, что эта странная русская охотится за лежащими в колодце деньгами.

Вот ведь стыдно-то!…

По дороге к Белой башне мой путь преградило шумное шествие. По улице шли с громкими выкриками в мегафоны, с флагами и транспарантами на греческом языке митингующие. Не считала, но было их много, наверное, не одна тысяча.

Я подошла поближе, поинтересовалась, против чего митингуют. Молодая женщина ответила быстрой скороговоркой, мешая греческие и английские слова, из которых понятным было лишь одно — «муниципалитет»… Мне осталось только пожелать разрешения всех тяжелых проблем этому городу и всей Православной Греции.

А проблем немало. Они не бросаются в глаза, когда проезжаешь в туристическом автобусе по нарядному и чистому городу, когда любуешься отплывающим от берега «старинным» кораблем с надписью на борту «Арго». Жизнь в Греции кажется праздничной, яркой и безпечальной. Под ноги не бросаются назойливые арабские мальчишки, как это было в Израиле, с криком: «One dollar! Мама, дай one dollar!». Нищих мы видели только на паперти храма Великомученика Димитрия, и те были румынские цыгане.

Но вот я в одиночку иду по улице, и седая гречанка окликает вначале по-английски, предлагая недорого купить украшения, а когда я, узнав цену, отхожу, тихо шепчет сквозь слезы по-русски:

— Дома хлебушка нет… купить не на что!…

Трем из четырех своих дочерей я купила у нее по цепочке с подвеской. Хорошенькие скромные украшения, а ей — даст Бог, хватит на хлебушек!

— У меня сын остался там, в Николаеве, — рассказала гречанка, обрадовавшись соотечественнице. Ведь в те годы, когда ее семья уехала на историческую родину, в Грецию, Украина (где в родном Николаеве живет ее сын) и Россия были единым целым. — Денег не хватает, и я вот выхожу торговать. А никто не покупает — кризис…

У Белой башни на скамеечке спал очень немолодой африканец, а может быть, и афроамериканец — так из требований толерантности теперь все чаще называют негров. Вид у него был безрадостный, помятый, как будто эта скамейка и есть его единственное пристанище в солнечном городе у Эгейского моря.

А в нескольких метрах от спящего присел отдохнуть на скамейке пожилой и очень красивый греческий священник.

— Подойдем, попросим благословения, — предложила я Лене.

— Мам, ты что — неудобно! — отказалась она. И увидев, что я все-таки хочу пойти к незнакомому священнику, попыталась удержать:
— Мам, ну куда ты — люди же смотрят!

Но я подошла к нему:

— Калимера!

Вообще-то я читала, что греки приветствуют друг друга этим словом в первой половине дня, но здесь не раз слышала его и в более поздние часы. А других греческих приветствий я не знаю. И священник, ласково глянув на незнакомую то ли туристку, то ли паломницу, отвечает:

— Калимера!

— Евлогите! — выпаливаю еще одно знакомое мне греческое слово. И складываю руки лодочкой, ведь «евлогите» переводится как — «благословите»!

Есть у меня в запасе еще «евхаристо» («благодарю») и «паракало» (пожалуйста»). «Цай» и «цаера» — «чай» и «чайник» — здесь совершенно не к месту. А других греческих слов из своего более чем скудного лексикона припомнить не могу. И перехожу на английский. Ну если уж быть совсем точной, то и английский у меня «сакмарского разлива», с не лучшим произношением. Но — как-то все же удается объясняться с иностранцами. Справедливости ради надо сказать, что многие в Греции говорят по-русски. И не только переселенцы из бывшего Советского Союза.

Греческий иеромонах по-русски со мной не говорил, но понял, что я прошу его молитв о путешествующих Ольге и Елене. Спросил, откуда мы, и чему-то светло улыбнулся. Поинтересовался, где мы были в Салониках. И очень удивился, когда я сказала, что мне было трудно уйти из храма Димитрия Солунского.

— Why? — Почему? — он провел рукой сверху вниз, показывая, как легко найти дорогу к морю.

Я покачала головой:

— Нет, не в этом дело! Слезы…

И он понял, что я хотела сказать.

Жаль, не знала, что совсем неподалеку от Белой башни находится храм в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия — мы с дочкой обязательно поклонились бы Солунским братьям. И только когда мы в автобусе отъехали от башни, услышали: «А сейчас вы видите с левой стороны храм Кирилла и Мефодия… ». Но это уж моя вина. Могла бы раньше спросить об этом храме у гида Ольги. Или — у бывшего алмаатинца Сергея, торгующего русскими сувенирами в нескольких шагах от Белой башни. Он в Салониках уже тридцать лет и уж конечно знает все достопримечательности города.

И храм остался далеко позади.

«Яко елень… »

Уплыли вдаль улицы Салоник. Едем в монастырь Анастасии Узорешительницы. Уже издалека виден высокий белый крест на вершине горы. А вскоре открылся взору и старинный монастырь, в котором много лет хранилась глава и часть правой ноги святой мученицы Анастасии Узорешительницы. Говорю в прошедшем времени, потому что год назад ковчежец с мощами был украден румынскими цыганами. Цыган нашли, мощи — нет… И потому на окнах монастыря вывешены траурные флаги; фиолетовые ленты прикреплены в знак траура к иконам в храме.

Как раз в эти дни в России пребывал Крест святого Апостола Андрея Первозванного. Мы же смогли приложиться к частице мощей Апостола Андрея, хранящейся в этом монастыре. И тоже приобщились к этой радости, обогревшей Православную Россию…

Во дворе обители мы увидели павлинов — правда, покрасоваться перед гостями они не захотели и не стали распускать свои царственно роскошные хвосты. А в отгороженном сеткой вольере живут пятнистые красавцы олени — кроткие и ласковые.

— Эх, не захватили с собой хлебушек! — вздохнула Лена и протянула пустую руку к вольеру. Один олешек тут же подбежал к ней, доверчиво ткнулся губами в ее пальцы. И охотно дал погладить крутолобую голову, увенчанную небольшими рожками.

«Яко елень желает на источники водныя… » — вспомнилось из Псалтири. Согласно древней легенде, когда на оленя нападает ядовитая змея, он топчет ее копытами, а потом стремглав мчится к ближайшей реке, озерцу или даже ручью, чтобы испить воды и омыть израненные ноги — так он будто бы избавляется от смертоносного яда. Вот так и души человеческие, израненные отравой бесовской, исцеляются в струях Божией благодати, в молитвах, в святых монастырях и храмах…

Еще один монастырь, в который всем сердцем стремились попасть, встретил нас в тот день — обитель Апостола Иоанна Богослова в селении Суроти. Здесь рядом с храмом преподобного Арсения Каппадокийского находится могила его ученика, известнейшего греческого старца наших дней Паисия Святогорца. К этой могиле не прекращается поток паломников. И мы смогли возле нее помолиться…

— Сейчас готовится канонизация геронты в лике святых, — сообщила паломникам Ольга. — И этого события с нетерпением ожидает Православная Греция.

Да разве только — Греция! Со всего мира приезжали при жизни монаха Паисия к нему с просьбой молитв страждущие и скорбящие. И уезжали утешенные, и многие больные исцелялись, а неразрешимые проблемы решались по Божией милости. А сколько людей получили несказанную духовную пользу, прочитав многотомные «Слова» старца!

Ольга рассказала, что в Суроти подвизаются не просто монахини: когда-то они были сестрами больницы, где пытались вылечить неисцельно больного старца Паисия. Геронта, много лет подвизавшийся на Афоне, мечтал и упокоиться на Святой Горе. Но воля Божия была даровать всему миру как великую святыню могилку старца, ведь в отличие от Афона сюда могут прийти со своими печалями и женщины.

Еще когда мы готовились к поездке, сотрудница турагентства Александра, почему-то особенно расположившись к нам с Леной, потихоньку подсказала:

— Постарайтесь упросить, чтобы вам дали с могилки старца Паисия росточек базилика. Потом привезете с собой и посадите дома…

И я захватила в дорогу маленькую баночку — вдруг да и впрямь удастся упросить!…

Конечно, хотелось запечатлеть на снимках могилу старца, длинную очередь к ней. Но Ольга заранее предупредила: на территории монастыря фотографировать нельзя. Только — за воротами. И многие яркие кадры не вошли в фотолетопись нашей поездки. Ну а фотографию могилы геронты мы купили в церковной лавке.

Монахиня со спокойным и добрым лицом сидела на скамеечке, а рядом с ней — обычная молодая мирянка. Они, похоже, были хорошо знакомы и тихонько разговаривали о чем-то важном для молодой гостьи. Матушка вроде бы не выделялась среди других сестер — поверх черного одеяния не было наперсного креста, — но чем-то неуловимым она мне напомнила наших российских настоятельниц монастырей. И, улучив момент, я подошла к ней:

— Евлогите!

Святой источник в Метеорах. Родник бьет из скалы.

А потом на никудышном английском попросила росточек базилика. Матушка, кивнув, подозвала к себе другую монахиню и по-гречески передала ей мою просьбу. И через несколько минут я осторожно опустила в баночку с водой несколько безценных тоненьких травинок с могилы старца Паисия. Кажется, это было какое-то другое растение, ведь запах базилика ни с чем не спутаешь, а травинки совсем не пахли. Но будь это простой подорожник или последний сорняк, для меня он дороже изысканных роз. Это — живое благословение любимого геронты Паисия Святогорца!

И что удивительно, мне удалось пронести травинки через строгие таможенные кордоны и довезти домой. Уже раскустились в воде хорошие корешки. Посмотрим, как приживется эта трава в русской почве…

… Ольга торопила:

— Побыстрее — нам пора уезжать!

И, бросив прощальный взгляд на дорогую могилку старца Паисия, мы заспешили к автобусу.

Отъехали совсем недалеко, едва выехали на шоссе, ведущее к Ситонии, как ощутимо потемнело.

— Смотри-ка: у монастыря Анастасии Узорешительницы идет дождь! — Лена показала на гору, над которой нависла тяжелая туча. Косые темные линии протянулись от неба к куполам храма. Наверное, ливень щедро напоил оленей, полил великолепные монастырские цветы…

Но туче этого было мало! Она повернула по нашим следам и вначале накрыла Суроти, а затем сразу же погналась за нашим автобусом. Какая-нибудь пара километров отделяла нас от завесы дождя, но догнать нас ливню так и не удалось. Приехали усталыми, но сухими.

Сейте… — на пляже?

А это было в один из двух наших с Леной чисто пляжных дней, когда мы никуда не уезжали и почти не уходили с моря.

… Кто же проповедует на пляже! Только такая «разумница», как я…

Не собиралась я никого поучать, давать духовные советы. Для этого есть священники! Но дочка подвела ко мне незнакомую женщину, и та сказала:

— Простите, мне очень нужен совет, как поступить… Вы ведь работаете в Православной газете…

Смотрю с укором на свою Елену Премудрую: что же ты, зачем проговорилась? Она развела руками:

— А что я должна была ответить, если меня спросили напрямую, не в Церкви ли ты работаешь?

— Так что вы хотели узнать? Если смогу — попробую ответить.

— Мы с дочерью взяли билеты на круиз вдоль всего побережья Афона. Монахи из какого-то монастыря приплывут на наш корабль и принесут с собой Пояс Пресвятой Богородицы. Я хочу приложиться к Поясу. А можно ли моей дочке тоже приложиться? Дело в том, что она мусульманка.

— Как же это — вы Православная, а дочь?…

— Да потому что у нее отец мусульманин! — женщина явно считала, что этим всё сказано.

— Но это далеко не так очевидно. Вы — мать, вы должны позаботиться о спасении дочери. У меня есть знакомая в Дагестане, так она всех четырех детей тайно от мужа, он тоже мусульманин, окрестила в Православной церкви и воспитала Христианами. И даже смогла выдать одну из дочерей за Православного парня…

— Ну это не для меня! Муж нас обезпечивает, мы живем дружно, и обманывать его я не стану.

— Кто же вас заставляет! Просто — вы ведь тоже, как и отец, отвечаете за свою дочь и должны заботиться не только о ее нарядах и образовании. Сколько лет вашей дочери?

— Шестнадцать.

— Она уже достаточно взрослая, чтобы самой решить, какую веру ей исповедовать. Поговорите с дочерью, да и с мужем тоже. Он должен понять, что дочери надо дать возможность самой сделать главный в жизни духовный выбор.

Женщина нахмурилась. Ей не нужны были дискуссии о вере. Нужен был прямой четкий ответ на четкий вопрос: может ли ее дочь приложиться к великой Православной святыне — или нет. И я остыла:

— Она ведь будет прикладываться к Поясу с благоговением?

— Конечно, да!

— Если так — думаю, плохого в этом не будет. Пусть и она приложится к Святыне. Хотя, конечно, лучше было бы вам спросить об этом у священника. Но может быть молитва у этой Святыни поможет ей духовно прозреть…

— Значит, можно, — подвела итог женщина. И пошла купаться в море.

Крыло Ангела

И еще один паломнический день — последний на греческой земле. Ведь рано утром мы покинем отель и уедем в аэропорт. Но это будет в субботу, а в пятницу 19 июля нас ждет самое необычное путешествие — к Святой Горе Афон!

Нет, мы, конечно же, увидим Афон только издали. Ведь если на корабле есть хотя бы одна женщина, он не имеет права приближаться к этим святым берегам, уделу Пресвятой Богородицы, ближе чем на пятьсот метров. И сам наш круиз «половинчатый», по 50, а не 100 евро с человека. А значит, и проплывет наш корабль только вдоль западного берега полуострова Афон, а не обогнет его полностью, мы увидим лишь восемь из двадцати афонских монастырей. Но для нас и это всё — величайшая милость Царицы Небесной!

Оставлю описание Афона тем, кто путешествовал по этой суровой земле и потому имеет полное право рассказывать о ней. Мы — только зрители, не утрудившие своих ног. Скажу лишь о том, что особенно запало в душу.

Что удивило сразу: волны шли встречь кораблю, словно удерживая на расстоянии от монашеского полуострова. Мне повезло — какая-то паломница, взявшая напрокат хороший морской бинокль, то и дело протягивала его мне: «Посмотрите!… ». Хоть я и не думала просить об этом незнакомую попутчицу. И мне удалось разглядеть на берегу очень многое, что было едва различимо вдалеке.

А Святую Гору мы хоть никогда и не видали, узнали сразу, задолго до того, как корабельное радио объявило: прямо по курсу — Святая Гора Афон. Она возвышалась над морем и над всем гористым полуостровом, и на вершине ее белым шёлком колыхалось большое облако. Единственное во всем окоёме. Все небо было безмятежно чистым, и только вершина Святой Горы укуталась в облачную вуаль. Словно Покров Пресвятой Богородицы укрывает Гору от излишне любопытных глаз. На какое-то мгновение проглянет темная вершина, и облако снова бережно прячет ее от людей.

— Говорят, что это — белое крыло Ангела, распростертое над Афоном! — услышала рядом. — Оно удерживает над всем полуостровом Божию благодать…

… А когда завершилось плавание вдоль берега, корабль причалил в порту Уранополиса — Небесного города. У нас было около двух часов на то, чтобы ознакомиться с этим маленьким городком, пробежать по магазинам и лавочкам в поисках кусочка пояса, приложенного к Поясу Пресвятой Богородицы. Хотелось привезти его сестре — чтобы она повязала эту святыню для исцеления! Но всюду продавцы только качали головой: нет, у нас этого нет. А вот посмотрите иконы…

И лишь в одном магазинчике хозяин, живописный грек в белом просторном балахоне с кожаной сумочкой на ремешке, радостно воскликнул:

— Да, у меня это есть! — и протянул мне большой деревянный (похоже, кипарисовый) крест-распятие с вставленным в отверстие-мощевик скрученным кусочком белой тесьмы…

Я даже не стала спрашивать о цене.

По моему потерянному виду он понял, что такая покупка не для меня. Сочувственно спросил, почему я ищу именно пояс. Я ответила — это для сестры. Она тяжело больна, онкология…

— Сестра — значит монахиня? — стал уточнять грек.

— Нет, родная сестра, сестра по крови… У нас с ней одни отец и мать…

Оба мы вроде бы говорили по-английски, но почему-то хозяин не мог меня понять. И подтолкнул меня к скромно стоящему в глубине магазина монаху:

— Может быть, он сможет понять…

— Говорите ли Вы по-русски? — «по-аглицки» спросила я монаха. И он ответил по-русски:

— Конечно, говорю! А где ваша сестра?

Он огляделся, видимо, полагая, что она где-то рядом со мной. Но рядом стояла только молоденькая Лена.

— Она не здесь — дома, в Самаре… — сбивчиво начала я пояснять.

— В Самаре?! — не говорите мне, что афонские монахи всегда сурово сдержанны и скрывают свои чувства. Я видела вспышку радости, озарившую лицо иеромонаха Иоанна — так зовут нашего уранопольского недолгого знакомца (это я так думала — иеромонах, а батюшка из скромности не стал возражать: да, иеромонах. Уже потом, когда и газета вышла, от Александра Тимофеевича Сидорова — о нем речь впереди — узнала: это же был архимандрит Иоанн из Карули...

— А вы случайно не знаете такого… Александра Тимофеевича? — спросил он.

— Сидорова? Как же: очень хорошо знаю! — пришел мой черед обрадоваться.

И мы разговорились об Александре Тимофеевиче, который часто бывает на Афоне и обошел этот полуостров вдоль и поперек. О схимонахине Марии (Матукасовой) — она предсказала батюшке, тогда еще мирянину, весь его дальнейший жизненный путь и монашество на Святой Горе Афон. Был отец Иоанн и в Вышнем Волочке, у могилки матушки. Знает и газету «Благовест», слышал о ее редакторе Антоне Жоголеве.

— Скоро и он будет в Греции, собирается на Афон, — сказала я.

— Помоги ему Господь!

Потом монах скупо сказал о своей болезни. Не хотелось делать операцию, да вот — не обошлось…

— Так как вашу сестру зовут — Антонина? Помолюсь, конечно…

Наверное, со стороны выглядело несколько забавно то, как мы вдвоем разговариваем по-русски, а все, кто был в магазине, мало что понимая в нашей беседе, обступили нас — просто радуясь встрече соотечественников. А хозяин магазина совал нам с Леной одну за другой маленькие ламинированные иконочки:

— Это подарок… Подарок, — пояснял сразу, чтобы мы не вздумали отказаться. При этом выглядел таким счастливым, словно мы с Еленой были самыми дорогими, долгожданными гостьями. И вручил мне по две ламинированных иконочки Всецарицы, Геронтиссы, то есть Старицы (вторая — Лене!) и Святителя Луки (Войно-Ясенецкого) … Как будто знал, что именно этот святой приснился мне в ночь перед Тонечкиной операцией в онкоцентре…

И я достала кошелек, ведь неудобно просто так принимать подарки. Привезу Тонечке хоть и небольшую, но писаную на Афоне икону Всецарицы… Здесь и купила ее у радушного хозяина.

Простились с архимандритом Иоанном, он тоже торопился, уезжал в Афины. Попросил передать поклон своему самарскому другу Александру Сидорову. Что и делаю — через газету…

Были и еще радостные встречи в Уранополисе. Успели повидаться с двумя паломницами из Екатеринбурга, вместе с которыми были в одной из поездок по святыням Греции. Тоже — нечаянная радость… Успели и искупаться в прозрачной воде…

А на обратном пути к Ормос Панагия, что по-гречески значит — Бухта Пресвятой Богородицы, — на корабле звучала музыка, пассажиров веселили танцоры Александрос и Ноля, и греческие чайки за бортом не просто кружили — танцевали в такт греческой музыке.

Прощай, Греция!…

Вечером в «Ситонии» еще раз сходили к морю, благо, это совсем близко, плавали до темноты. Уже зажглись в небе незнакомые южные звезды, а нам не хотелось выходить на берег.

Но — надо. Пора еще раз просмотреть потяжелевший чемодан, уложить всё как следует.

С сотрудниками отеля мы уже простились сразу после ужина. Я поблагодарила и пожелала всего самого доброго обслуживавшим нас на завтраке и ужине Георгию и Костадиносу, администратору отеля Параскеви. На всякий случай уточнила, не дадут ли нам с собой сухой паек. Параскеви смутилась и спросила об этом какую-то женщину. Та ответила, как отрезала:

— Завтрак в отеле в 7.30, ужин в 19.30. Больше ничего не положено!

Я поспешила успокоить расстроенную Параскеви:

— Это был только вопрос, не проблема! Не переживайте, всё хорошо!

Но когда мы пришли с моря, через несколько минут в дверь негромко постучали.

«Параскеви!» — почему-то подумала я.

И точно: на пороге стояла она, с двумя прозрачными пластиковыми коробками в пакете.

— Это все, что мне удалось собрать… — сказала она. — Спасибо вам за такие добрые слова!

И добавила по-русски кажется единственное знакомое слово:

— Спасибо!…

Утром оказалось, что такие гостинчики она собрала в дорогу для всех нас, шестерых покидающих отель самарянок. Пригодились в аэропорту в ожидании посадки…

Гостеприимная, добрая Греция! Она останется в наших сердцах — и смущенной улыбкой Параскеви, и подарками из Уранополя, и главное — незабываемыми минутами у великих Православных святынь.

Прощай, Греция!…

— … Оно того стоило — лезть в несусветные долги, чтобы всего два дня отдохнуть у моря? — спросила подруга.

— Конечно, стоило! С долгами — жива буду — расплачусь, а нет — так кредит застрахован. Но Греция останется в сердце навсегда!

Ольга Ларькина.

Фото автора и Елены Ларькиной.