Непридуманные рассказы Марии Сараджишвили

В рубрике «Об авторе» мы из номера в номер повторяем одни и те же биографические сведения. Но вот появилась возможность чуть больше узнать о жизни нашего автора. О Марии Сараджишвили рассказывает писательница из России, автор книги «Пасха красная» (о трех оптинских новомучениках, убитых на Пасху 1993 года) Нина Александровна Павлова:

— Маша говорит о себе: «Я как все». Как все она пережила жуткую разруху, когда в неотапливаемых домах не было воды, электричества, и стояли очереди за хлебом. Правда, сейчас вода и свет уже есть, и половина домов в Тбилиси теперь отапливается. Но Маша с мамой и маленьким ребенком живет в неотапливаемой половине, и в январе они зимуют, как полярники на льдине, надевая на себя по семь одёжек. Я ужасаюсь таким условиям жизни, где надо не жить, но выживать. А Маша меня же утешает: «Ничего, скоро весна, а Грузия все-таки радостный край. Приезжайте к нам, и вы поймете, что не любить эту землю нельзя».

По образованию инженер-технолог, Маша как все стала безработной в ту пору, когда в Грузии закрывались училища, заводы. По официальной статистике — половина специалистов с дипломами в Грузии сейчас безработные и вынуждены торговать на рынке, перебиваясь случайными заработками. И тогда Маша сказала своим интеллигентным подругам: «Будем работать уборщицами у богатых. Ничего, корона не свалится!». А потом, по её словам, Маша сделала «карьеру» и стала работать репетитором. «Беру за уроки мизер, — говорит она, — вот меня и приглашают». Маша любит детей, а ученики любят свою учительницу. Но чтобы при более чем скромной оплате заработать хоть что-то на жизнь, приходится много трудиться.

Я знала, что Маша бедствует, и однажды предложила ей материальную помощь. А Маша в отказ: «Наверняка рядом с вами есть люди, которым тяжелее, чем мне». И когда я все-таки отослала 200 долларов в подарок на именины Павлу, сыну Марии, она тут же побежала и отнесла 50 долларов родителям больного мальчика Луки. «Им тяжелее, там порою и хлеб не на что купить».

Вот такая она — наш автор из Тбилиси Мария Сараджишвили. Предлагаем вниманию читателей ее новые рассказы.

Что бывает, когда «грехи складируются»?

… Со двора из сараев доносилось неспокойное блеяние. Козам надоел их двухдневный затвор.

Варвара предложила:

— Может, я их пойду пасти.

Дядя Коля вскинул на нее умоляющие глаза.

— Пойди, родненькая, застоялись козочки за эти дни.

Елена, колебаясь, медлила с ответом. Потом подошла к иконам, помолчала, перекрестилась и дала нерешительное «добро»:

— Иди, только обязательно молись по дороге, — и подала книжку с полки. — Вот, возьми акафист Божьей Матери.

— Да ну, я лучше кратко… как-нибудь, — ответила Варвара, еле-еле выжимавшая из себя утреннее молитвенное правило.

Елена знала по опыту, что настаивать безполезно. Робко добавила:

— Они хоть и безсловесные, а знаешь, как благодать чувствуют…

Но Варвара уже выскочила во двор, бросив на бегу:

— Прямо не козы, а внеземная цивилизация.

На другой день Варваре снова удалось выбраться на гору. Елена сама попросила:

— Сходи, Варюша, с папой на поле. Боюсь его одного отпускать. У него сегодня давление прыгает. А я сараями займусь.

Так Варвара снова оказалась на поле.

Уселись они с дядей Колей под кустом. Тишина кругом. Только и слышно, как козы траву хрумкают.

Мимо проехал «жигуль».

Дядя Коля, щуря голубые глаза на поднятую машиной пыль, задумчиво проговорил:

— Знаешь, я как машину на поле увижу, сразу сердце екает.

— Почему? — из вежливости спросила Варвара.

— Когда абхазская война шла, у нас военные чуть не каждую неделю приходили коз отбирать. Иногда мы с Раей выкручивались, а иногда не получалось. Рая хорошо по-грузински говорила, чисто, ей удавалось уговорить их не грабить, а я здесь полжизни прожил, но по-ихнему двух слов связать не могу. — И вернулся к начатой теме. — Да, так вот, их казармы во-он там были, — и старик махнул палкой в противоположную сторону Тбилисского моря.

— Мхедрионовцы, — уточнила Варвара, жуя травинку.

— А кто их знает… Рожи-то бандитские, одеты кто как. У одних штаны военные, у других верх форменный, а внизу джинсы и ботасы.

Варвара легко представила себе описываемую картину. Тогда, в начале 90-х, многие грузинские солдаты были так одеты. Формы на всех не хватало. Но комментировать не стала. Ясно было, что дядя Коля ударился в воспоминания.

— … Подъехали они однажды ко мне вот так же вот на машине. А я один со стадом в поле. Направили на меня автоматы и говорят:

— Давай, дед, козу, — и он передразнил кого-то воображаемого.

Я им толкую:

— Ребята, вы у кого отнимаете? Я фронтовик. Имейте ж совесть.

А один особо наглый еще и очередь из автомата прямо у моих ног дал. Для страху. Даже песком мне ботинки засыпало. Еще ругается. «Ты на нашей земле живешь. Не нравится — езжай в Россию!»

Меня затрясло. Сталина на них нету. Ишь, научились, чуть что — «езжай в свою Россию». Им не объяснишь, что я и в России так, сбоку припеку. Мы ж поляки. Нас еще при каком-то царе в Казахстан переселили. Это я после фронта в Грузию попал. Здесь Раю встретил, женился. Э, да что говорить…

Дядя Коля вытер рукавом слезящиеся глаза.

Варвара слушала это все и думала о своем. На ум пришло странное совпадение.

В начале 90-х, когда на улицах Тбилиси старались не говорить по-русски, Варваре пришлось в спешном порядке учить грузинский. Дома она постоянно скандалила с матерью:

— Уедем отсюда. Продадим квартиру и уедем. Я не могу жить второсортным человеком. Все, кто может, уезжают в Россию. Мы что, рыжие?

Мать не менее упрямо твердила:

— Там хорошо, где нас нет. Я русская, но умру в Грузии. В России тоже не медом намазано.

Вот и выходит, что Варвара нигде не ко двору.

Потом вопрос о переезде отпал сам собой, надо было вести каждодневную борьбу за существование.

Когда она перестала зацикливаться на проблеме переезда, тогда в ее жизнь вошли Элисо, Нино и еще много других людей, показавших ей всю красоту Грузии.

Еще в 80-х годах Митрополит Зиновий и прозорливец схиархимандрит Виталий (Сидоренко), оба служившие в Александро-
Невской церкви Тбилиси, не благословляли своих прихожан на переезд в Россию, несмотря на предсказываемые войны и голод. Потому как:

— Здесь удел Божией Матери.

И сейчас, глядя на эти старческие слезы, Варваре нечем было дядю Колю утешить. Оставалось только сопереживать. Потому и спросила:

— Ну а дальше что было?

— … Другой парень, чуть постарше того, наглого, по автомату стукнул. Что, мол, ты делаешь. И потом мирно мне так говорит: «Отдай, дед, козу добром. Мы, видишь, голодные, на войну завтра едем».

Я махнул рукой. Что с ними говорить. Вон Важа — у него сорок овец — тоже, было, заартачился: «Не дам, мол, и все!». А они ему назло, когда тот на поле был, противотанковую мину подкинули. И все — от дома одна воронка осталась. Это своему — представь! — дядя Коля для значимости понизил голос.

Варвара как раз на это никак не среагировала. Бандитизм в паспорт не смотрит.

— … Короче, пристрелили они у меня на глазах козу Розочку, — продолжал старик, — ту самую, что Рая из соски выкормила. И уехали восвояси.

Прошел год или два, не помню. Снова я на поле с козами. Вижу, машина ко мне едет. Я, само собой, струхнул. Опять, думаю, отнимать будут.

Смотрю, выходит из машины тот самый прошлогодний парень, за меня хоть слово замолвивший, и идет ко мне.

— Не узнаёшь, — говорит, — меня, дед? Помнишь, мы у тебя с ребятами козу отняли.

— Как не помнить, — говорю.

— А я с войны вернулся. Ехал вот мимо, хотел прощенья у тебя попросить. Нехорошо тогда вышло. Прости, — говорит, — меня.

— Да, ладно, — говорю, — дело прошлое.

— Знаешь, дед, — и глаза в сторону отводит, — ребят тех всех на войне убило. Только я остался… Жалко ребят, дед.

— Известное дело, — говорю, — конечно, жалко. Молодые совсем.

Потом мне руку пожал, сел в машину и газанул.

А я, веришь, так разволновался, что всю ночь не спал. Эти мальчишки у меня перед глазами стояли. И я молодой был, всякие глупости делал. Сейчас стыдно вспомнить. Слава Богу, до воровства не доходил. И все же…

— Я вот что думаю. Наверно, не только меня они ограбили. На той войне, говорят, всякое безобразие было. Грехи, знаешь, они складируются. Ну, как навоз из-под козочек, — пояснил он для доходчивости. — А потом и человека задавить могут. Ведь не случайно этот, самый совестливый, один в живых остался. Правильно я думаю? — обернулся он к слушательнице.

Варвара кивнула.

Тут дядя Коля неожиданно спохватился.

— А ну, посмотри-ка, родненькая, сколько часов на твоем будильнике.

— Почти два.

— Ну, пора на обед гнать! — И он с трудом поднялся, стряхивая прилипшие травинки.

Варвара с двойным энтузиазмом пошла подгонять коз сзади. Потому что на воздухе аппетит приходит, не спросясь.

10 июня 2013 г.

Случай на похоронах

5 мая 1998 года у Елены умерла мать. Именно из-за нее четыре года назад Елене пришлось переселиться на дачу из городской квартиры и осваивать профессию сиделки при инсультнице и при этом постигать премудрости козоводства. И все это на фоне дровяной печки и керосиновой лампы, заправленной соляркой (уж вы поверьте на слово: чаду больше, чем света).

Во время похорон Варвара взяла на себя самое необременительное — роль «помогая», а Элисо предпочла самую ответственную часть — готовить еду для поминок.

Отпевать новопреставленную Раису пришел отец Антоний, известный всем своей строгостью и принципиальностью. Варвара вдосталь наслушалась о нем всяких историй и давно для себя решила: «Ни за что не пойду к нему на исповедь!». И потому держалась от него как можно дальше.

Присутствующих было человек пятнадцать. В основном все свои, из церкви, и несколько соседей по даче.

Отпевание уже началось, когда в небольшую комнату ввалился двухметровый Гигла — непросыхающий алкоголик и местная достопримечательность в одном лице.

Варвара и раньше не раз сталкивалась с ним по пути на гору. Брезгливо думала каждый раз: «У-у, гоблин… » — уворачиваясь от его пьяных объятий и заезженной слезливой пластинки:

— Послушай меня, сестра. Я мерзость, по земле только зря ползаю. Э-э, стой, куда? Послушай, что еще скажу…

Нечто подобное он начинал рассказывать каждому встречному-поперечному, если хоть на минуту удавалось завладеть чьим-то вниманием. Тем более, что Мухианская гора — не проспект Руставели, так просто от пьяных базаров не скроешься. Вот и приходилось выслушивать известный текст по сотому кругу.

И вот сейчас этот Гигла, задевая стоящих со свечами и шатаясь, подошел ко гробу и положил на него какой-то чахлый лиловый цветок.

«С чужого огорода, наверное, сорвал», — дедуктировала машинально Варвара, морщась от распространяемого Гиглой амбре.

Все окружающие со страхом глядели на его нетвердые движения вокруг гроба и тоже напряглись в ожидании конфуза.

Один лишь отец Антоний, казалось, ничего не замечал, читая главу из Деяний Апостольских. Тут Гигла упал всей тушей на стул и замотал лохматой головой, как агонизирующий динозавр, по ходу издавая какие-то горловые звуки.

Но вот отец Антоний начал читать Евангелие. Вдруг Гигла перестал хмыкать, встал и остался в относительно вертикальном положении до конца чтения Евангелия. Потом вышел со всеми во время выноса и куда-то исчез. Видно, сбился с курса.

Отец Антоний, закончив обряд, обратился ко всем присутствующим с неожиданным предположением:

— Вы, наверное, осудили сейчас этого человека за его отталкивающий вид и неприятные манеры.

Кто кивнул, а кто просто промолчал.

— А как его зовут?

— Гигла, — вылезла вперед Варвара со своей осведомленностью.

— Вы заметили, — продолжал священник, — он сидел, а потом встал, когда я начал читать Евангелие. Разве его кто-то из вас предупредил?

— Нет, — послышались несмелые ответы.

— Гигла хороший человек, — последовал вывод. — Господь сказал ему в сердце: «Встань!». Ведь Евангелие нужно слушать стоя. И он встал, хотя явно не знал никаких церковных правил. Это ведь не каждому дано — слушать сердцем слова Господа. А вы сидели, все такие праведные…

Все удивленно переглянулись. Такое никому не пришло в голову.

Варвара задумалась: «А может, стоит поближе познакомиться с отцом Антонием. Не такой уж он и страшный. Может, как раз у него-то и нужно мне исповедоваться… ».

6 мая 2013 г.