«Православие сохраняет наш народ»

Александр Владимирович Щипков — известный социолог религии, редактор интернет-портала «Религия и СМИ», член Экспертного совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции Российской Федерации. Он также председатель Клуба Православных журналистов. В рамках Пятого международного фестиваля Православных СМИ «Вера и слово» он провел круглый стол, на котором подробно изложил свой взгляд на многие актуальные проблемы церковной и общественной жизни. Мы представляем (с небольшими сокращениями) запись его беседы с коллегами по журналистской работе.

Соборный двор

Сначала представлюсь… Мне 55 лет. В Церковь я пришел в 1973 году, десятиклассником. Поэтому мой духовный опыт несколько ущербен по сравнению с теми людьми, которые растут с детства в Православных семьях. В нашей компании Православных парней был только один верующий с детства. Мама у него была юродивой, она была попрошайкой возле Свято-Никольского собора в Петербурге. И мальчик рос при храме. Для него эта жизнь в церкви была естественна, органична. Мы были примерно одного возраста, он был лишь чуть постарше. Когда мы познакомились в юношеском возрасте, мы все почувствовали, что Олег сильно отличается от нас. Я только спустя годы понял, чем же он тогда отличался. Потому что мы были неофитами, только пришедшими в храм, еще ничего не понимавшими в церковной жизни. А он жил нормальной церковной жизнью, для него это было естественно. У него не было опыта какой-то другой жизни. Мне было немножко странно, когда мы приходили в Никольский собор, и он становился к какой-нибудь иконе и говорил: «Мне всегда как-то особенно хорошо на этом месте». Спустя годы и мы стали постоянными прихожанами, освоились в церковной жизни. Теперь и у каждого из нас появилось свое любимое место в храме, где ты почему-то любишь находиться, где тебе тепло именно возле этой иконы…

Во время воцерковления мне приходилось общаться с разными верующими людьми (с монахами, с духовенством, даже с баптистами). Мне это всегда было любопытно и интересно: как верит человек, что при этом происходит у него внутри? Мою маму посадили в тюрьму в 1980 году. Она была преподавателем французского языка. Тогда мы жили в городе Смоленске, и она проповедовала Христа среди студентов. За это ее посадили на три года. Она отбывала срок в Уссурийском крае. Там был большой лагерь, на три с половиной тысячи женщин. И среди них было только две Христианки, моя мама и девушка из баптистской семьи. Естественно, они общались между собой, потому что остальной контингент были наркоманки, проститутки, грабительницы — люди уголовного мира. А еще там были не слишком виноватые, но тоже осужденные по уголовным статьям. Например, там сидела кассирша, которая из кассы взяла три рубля, и за это ее посадили на семь лет. Конечно, совсем невиновной ее не назвать, кража есть кража. Но разве справедливо за такой поступок сажать на целых семь лет?

Моя матушка очень тесно общалась с этой девушкой Галей, баптисткой. А я, находясь на воле, общался с семьей этой Гали. У нас была необходимость в общении. Нам нужно было что-то им передавать в лагерь. Когда мне удалось передать маме Евангелие, естественно, она давала Гале читать это Евангелие. Потом у нее конфисковали Евангелие. Тогда Галины родственники смогли передать ей Евангелие, и она делилась с мамой. Мне было интересно общаться с семьей Гали. Так постепенно я стал изучать религиозные процессы в России. Сначала это было любопытство, а в конце 80-х — начале 90-х годов это стало моей профессией. Написал диссертацию по социологии религии. Объездил всю Россию, изучал и Христианские конфессии, и нехристианские религии. Мне было интересно знать, что происходит в религиозной жизни страны. Моя первая книжка так и называется «Во что верит Россия». В этой книжке я описал свои поездки — что я видел, с кем общался, язычников, сектантов, Православных. Потом я начал заниматься журналистикой. И набралось статей на вторую книжку, которая называется «Соборный двор». Это сборник статей за 1990-е годы. В нем много статей, касающихся политики, той ее части, которая связана с Церковью, с религиозными процессами. В это время я занимался церковно-государственными отношениями. Некоторые меня спрашивают, почему такое странное название у книжки. Думают, что там какой-то сложный смысл. На самом деле никакого глубинного смысла в этом названии нет. Так называется почтовый адрес Смоленского Епархиального управления. Дело в том, что в Смоленске переименовали, как и в большинстве городов Советского Союза, все улицы, а церковные названия вычищали в первую очередь (в Петербурге все Рождественские улицы стали Советскими). В городе Смоленске совершенно непостижимым образом одно только название сохранилось. Это такой большой холм, на нем Успенский собор, и вот пятачок вокруг собора имел почтовый адрес (и до сих пор имеет) — Соборный двор. И там 5 или 6 домов, в них жили мои одноклассники. Я провел там часть своего детства. Поэтому в память о детстве назвал эту книжку «Соборный двор».

Потом я написал политическую книгу, которая называется «Христианская демократия в России». В этой книге я пытался анализировать процесс создания, появления и умирания христианских демократических партий. Вопрос был в том, могут ли Христиане участвовать в политике, воздействовать на политический процесс. А последняя книжка, «Территория Церкви», тоже политизированная. В ней собраны тексты, написанные за последние два года. Это была реакция на информационную атаку на Русскую Православную Церковь, которая началось в 2011 году и продолжается по сей день.

«Чем больше храмов, тем больше верующих»

Я считаю, вся история с Болотной площадью — это попытка определенной группы граждан повлиять на власть для того чтобы изменить жизнь так, как удобно этой группе. Это их право. Но и у нас, Православных, есть свое право влиять на власть так, чтобы она устраивала жизнь в соответствии с нашими требованиями…

Ни один народ не может выдержать таких сломов, таких потрясений, какие выдержал русский народ. Мы, в принципе, должны были просто исчезнуть после таких «экспериментов». Существуем мы только благодаря тому, что существует русское Православие. И Церковь, оказывается, такой странный институт, который помимо своей непосредственной задачи — спасения душ — попутно выполняет какие-то еще и иные, национальные задачи. Сохраняет народ! И вот эта русская Православная идентичность не меняется. Все политические идентичности у нас как в стиральной машине выкручивают, а наша религиозная идентичность красной линией переходит из столетия в столетие. Русский народ сегодня пришел в очень плачевное состояние. И последнее, что нас как-то скрепляет, это наше Православие. И вдруг на эту последнюю скрепу начинаются мощные, организованные информационные атаки. Обратите внимание: почему-то ведь этого не было раньше. Недостатка в атеистах у нас не было и раньше. Но им было не позволено атаковать Церковь. Было некое негласное табу. Вспомните «нулевые» годы. Ну, были, конечно, публикации антицерковные, но, как правило, все таки не в центральных газетах. И, главное, не на телевидении. Конечно, наверняка не было никаких указов, предписаний каких-то от больших начальников, но все и так понимали тогда, что Церковь трогать не надо. По разным причинам, но нельзя. Это было политическое решение, хотя и негласное. Этому разные причины находят. И вдруг, начиная с 2011 года, в центральных газетах («Ведомости», «Коммерсант», «Московские новости») начинают появляться довольно часто публикации против Церкви. А потом и на телевидении. Ладно там, НТВ, но на Первом канале (и даже немножко на Втором было) время от времени начинают появляться антицерковные программы. Появился откуда-то Невзоров, петербургский журналист, которого уже все забыли. Невзоров раньше был Православный журналист, он пел в церковном хоре в Никольском соборе. Он работал на Пятом канале, вел программу «600 секунд». Был тогда Православным патриотом. Правда, я никогда ему не верил. Когда его уволили с телевидения (это был 1994 год), Православные вышли его защищать. Тысяч восемь людей пришло к телецентру. Пошли защищать своего. Я не пошел на тот митинг, и мои друзья тогда меня очень сильно укоряли. Говорили мне: как ты мог не прийти, каждый Православный человек должен был пойти его защитить. Невзоров был не просто журналист, он был фактически политик большего, чем петербургский, уровня. И когда его снова начали выпускать на экран, и он вдруг стал, как сейчас говорят, «мочить» нашу Церковь… Это все не случайно. Это системная информационная атака. Постараюсь показать причины этому.

К концу 2010 года произошло несколько очень важных событий. Принят закон о возвращении имущества религиозного назначения. Заключен договор Патриархии с Московской мэрией о «Программе-200» по строительству храмов в спальных районах столицы. Государство забрало у нас тысячу храмов на прежнюю, маленькую дореволюционную Москву. И вот хоть неравный обмен, но все-таки… Двести новых храмов в современном огромном мегаполисе! Ну и преподавание в школе Основ Православной культуры. В связи с этим начался процесс воцерковления учителей (заметьте — не детей пока еще, а именно учителей). Вот почему началось такое ожесточенное сопротивление. Недоброжелатели наши уже поняли, что идет мощнейшая борьба за учительство. На это уйдет 15-20 лет. Но если мы тут победим, то тогда уже Россия начнет необратимо меняться в сторону Православной державы.

Если мы добьемся того, что «Программа-200» будет выполнена и 200 храмов будут построены, то это будет сигналом к тому, что можно вот так же строить храмы дальше по всей России. Появится, например, где-нибудь в Твери «Программа-10». Нужно строить храмы. Да, не хватает духовенства, а то и не хватает паствы — это ведь тоже проблема. Но есть непреложный духовный закон: чем больше храмов, тем больше верующих.

Я однажды в небольшой аудитории объяснял эту социологию, а там сидел батюшка лет под 80, весь такой светящийся. Сейчас я вам объясню, говорю им, как работает этот механизм. И стал давать социологические выкладки. Вот этот батюшка и говорит: вообще-то это любой знает, храм построишь, народ в него пойдет. Без всякой социологии!

Мы деньги вкладываем в строительство, в украшательство, в золотые купола… Каждый читал эти статьи, участвовал в этих разговорах и сам где-то отчасти может быть с этим даже и солидарен. И я тоже отчасти солидарен. Конечно же, главное человек. Но в каком-то смысле это строительство храмов даже важнее учительства! Святейший Патриарх Алексий II на строительство храмов упор делал… Почему? Он твердо знал — нужно строить. Еще нужен и импульс, который дает храмостроительство. Это объединяет людей… Думаю (но это только мое предположение), что в ближайшее время острие свое враги направят против строительства храмов. Эта кампания уже началась. Они изо всех сил будут мешать нам строить храмы. Мы не специалисты в области храмостроительства, мы не можем этим напрямую заниматься. Но мы обязаны поддерживать это церковное начинание. Точно так же, как мы обязаны поддерживать ОПК, капелланов в армии и т.д.

«За нами стоит Христос!»

И мы можем сделать невероятно много. Каждый из нас! Когда я жил в Петербурге, в 90-е годы, сектантский центр «преподобного Муна» находился (вы только представьте!) в здании Института повышения квалификации учителей. Муниты еще в начале 90-х думали про учителей. И арендовали часть помещения в институте повышения квалификации учителей, потом отремонтировали актовый зал. Ректор счастлива была, ей ремонт ни копейки не стоил. А потом муниты книжки издали на русском языке и разослали их по всем школам города, а в Петербурге 600 школ. У меня дети тогда в школе учились. И вот они приносят учебник, рассказывающий о месте человека в мире. Я сразу понял, сектантская пропаганда! А я простой человек, без властных полномочий. Тогда я на радио работал. И что же делать? Я был в тревоге. И вот решил действовать. Написали письмо директору школы, где учились мои дети. Нашел в справочнике на французском языке, что такое муниты, чем они опасны. Какой у них образ действий. Написал в другом письме подробно про этих мунитов. Сообщил, что они никакого права не имеют проникать в наши школы. Купил конверты — 600 штук, сделали мы с детьми 600 копий, положили письма в эти конверты. Бросили в ближайший почтовыйящик. Поскольку одного ящика не хватило, мы с детишками в три ящика эти письма раскидали. И вот каждый директор школы получил такое письмо. Они были перепуганы. Они думали: кто я!? Просто не могли себе представить, что один человек, по собственной инициативе, все это может сделать. «Наверное, за ним кто-то стоит, такого не бывает, чтобы кто-то за ним не стоял». Директор нашей школы прямо спрашивала: «А кто же за вами стоит?» — Я говорю: «Иисус Христос». А она осетинка Православная была. Не церковный человек, но из Православной семьи. «Точно!» — говорит она. И стали директора закрывать мунитам дорогу в их школы. А потом мне звонит и директор института повышения квалификации. Я тогда обо всем этом по радио передачу сделал, она ее услышала или ей рассказали. И вот она говорит: «Александр Владимирович, а что мне делать?». Я ей говорю, а вы выгоните мунитов и откройте в своем здании домовый храм. У вас там муниты читали лекции, а вы пригласите батюшку. Вскоре там храм открыли, и батюшка там есть, настоятель домового храма. Это я к тому говорю, что простая инициатива может вызвать цепную реакцию. Если ты не просишь за это деньги, если ты знаешь, что делаешь правильное дело, Бог поможет добиться результата. У меня не так уж много денег ушло на бумагу и на эти шестьсот конвертов, а эффект был фантастический. И получилось, что моя маленькая семья — муж, жена и трое детей — остановили в городе на Неве гигантскую пропагандистскую кампанию мощнейшей международной религиозной организации. И это все возможно!

Как «улучшить» Церковь?

Было это в Смоленском Епархиальном управлении, в 1992 году. У меня вышла статья в сборнике, я ее подарил Владыке. Мы сидим, разговариваем. Я говорю ему о том, что Церковь наша «больна». На дворе 1992 год, и вот мы с Владыкой разговариваем о духовенстве. И вот я ему говорю, что этот священник такой-сякой и тот тоже не ахти, и другой не очень… А впереди у нас такие задачи, храмы строить, веру возрождать, но с кем возрождать? Вы вспомните начало 90-х годов, очень модная тема была — с кем возрождать, кто в Церковь-то пришел? Бывшие комсомольские работники, аппаратчики в отставку вышли и пошли в священники, и прочая… А у них и дух какой-то другой… Я Архиерею все это рассказываю и очень сильно возмущаюсь. Он меня слушает, слушает, а потом говорит: знаешь, у меня там-то (а это был самый затрапезный район в Смоленской области) нет храма в райцентре. Мы два часа с тобой уже разговаривали, а там в приемной — ты их видел — все это время тетушки сидят. А знаешь, зачем они приехали? Через два месяца Пасха, они требуют попа. Так что давай, завтра ты диакон, а через неделю — поп. На Пасху у них будешь служить. Потом храм там будешь строить… Я говорю, нет, Владыка, у меня жена, я в Петербурге живу и квартира там хорошая. Он говорит, ну вот, а потом ты приедешь в тот райцентр и увидишь там слегка выпивающего и не очень образованного священника, и пойдешь об этом статью писать. А сам-то туда служить не поехал? Сразу нашел море оправданий…

Так он меня посадил тогда в лужу. И у меня от этого мозги прояснились. Он и не собирался меня рукополагать, как выяснилось, но так аккуратно взял и показал мне, кто я есть в этом лучшем из миров. С тех пор я не очень спешу критиковать Церковь, «улучшать» Церковь…

Сколько в России Православных?

По социологическим опросам в России сегодня 80% религиозного населения. А 20% это неверующие люди. В конце 80-х годов, в советское время, цифры показывали противоположную картину. 85% было неверующих и 15% верующих. В 1991 году произошло нечто невероятное — религиозность населения выросла с 15 до 60%. А вскоре дошла и до 80 процентов. Я задумался, а как же так получилось, были неверующими и вдруг стали верующими. И когда я писал диссертацию, по необходимости читал провинциальные авторефераты по атеизму 1960-70-х годов. Там опрашивали людей только в своих областях. Поскольку это были региональные научные работы, на местах было идеологического пресса поменьше. Понятно, что молодые люди, писавшие эти труды, в конце обязательно делали вывод о том, что религиозность у нас в стране падает. Но приведенные у них цифры заметно превышали общие показатели по СССР (85 на 15). Например, на Орловщине — 20% верующих, а на Ставрополье в районе религиозность была всегда выше — 40%. Наверняка эти цифры в полтора-два раза были приуменьшены в угоду идеологии. Ведь в Ставропольском крае автор диссертации делал опрос по деревням, и опрос показал 80% верующих!

Когда я начал с такими цифрами сталкиваться, то был потрясен. А вскоре понял, что религиозность населения при советской власти была такая же, как сейчас — 80-85%. А нерелигиозных было, как и сейчас, примерно 15-20 процентов. ЦК КПСС наверняка проводил закрытые опросы, потому что это ведь проблема политическая. Я уверен: наверху прекрасно знали, что религиозного населения у нас — 85%. Советской пропаганде ничего не оставалось делать, как просто перевернуть цифры на противоположные. О чем это говорит? На самом деле никакого религиозного взрыва, никакого «второго крещения» в начале 90-х годов у нас по сути не было. Народ как был религиозный, так и остается религиозным. Вопрос в том, что качество веры в ту пору было повреждено. У многих Православных тогда было фактически двоеверие, они могли и к «бабкам» сходить, и в церкви свечку поставить… Но в целом эти люди были Православные. Когда во время социологического опроса мне человек говорит, что он Православный, я просто не имею права его ответ подвергать сомнению. И наше дело помочь вот этим Православным людям хотя бы немножко очистить от искажений их представление о Церкви, о Христе, о Пресвятой Троице. Самые важные вещи им объяснить.

Когда социологические опросы показывают, что в России Православных — 80%, надо понимать, что нас действительно именно столько. Проблема в том, чтобы повышать качество веры, улучшать знание основ своей религии. А нам усиленно навязывают неизвестно откуда взявшиеся 10 процентов верующих. Если у нас из числа всех Православных только 10% воцерковленных, то в масштабах страны это мало. Вот почему кому-то хочется так вот «занизить» эти цифры. Ведь если мы с этим согласимся, что «настоящих» воцерковленных верующих в России только десять процентов (да и то не от всего населения страны, а от тех 80 процентов, которые назвали себя Православными), то для кого тогда вводить в школах ОПК? Только для этих десяти процентов? Капелланы в армии для кого? Для все тех же десяти процентов? Но это же так мало! А на основании этих цифр принимаются политические решения. Это очень тесно все связано. Вот почему нужно доказывать, что Православие в России — религия большинства. И нас не десять, а восемьдесят процентов. Тогда с этим всем придется считаться.

Записал Антон Жоголев