‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Три Петра

Рассказ известного Православного писателя Алексея Солоницына.

Рассказ.

Об авторе. Алексей Алексеевич Солоницын — известный Православный писатель. Живет в Самаре. Родился в 1938 г. в г. Богородске Горьковской области. Автор многих книг, в том числе — «Врата небесные», «Повесть о старшем брате», «Свет, который в тебе». Произведения А.А. Солоницына переведены на болгарский, венгерский, польский языки. Член Союза писателей России и Союза кинематографистов России. Награжден орденом Даниила Московского, медалью Святителя Алексия.В 2012 году Алексей Солоницын вошел в число десяти номинантов на Патриаршую литературную премию.

1. Петр Петрович

Спал Петр Петрович, или просто Петрович, как звали его знакомые, на открытом воздухе, на лежанке под навесом, который сделал давным-давно, еще когда Мария была в силе, жива и здорова. Сюда она приходила из дома спозаранок — теплая, мягкая и родная.

Собственно, домом назвать летнее жилище, которое Петрович соорудил сразу же, когда заводской профком выделил ему этот дачный участок, было трудно — скорее, это получился уютный домик с комнатой и прихожей.

Уют создала Мария, повесив на окна занавески, стол застелив скатертью, а подушки накидками. Все это, включая покрывало на кровать, она украсила вышивками, делать которые Мария была большая мастерица.

Когда Петрович стал слишком рано просыпаться и вертеться в постели, Мария заставила его сделать вот этот лежак под навесом, на котором он сейчас и задремал, медленно погрузившись в сон, как в воду.

Но только стали появляться перед закрытыми глазами разные разности, которые всплывали неизвестно откуда и неизвестно куда исчезали, как чуткое ухо Петровича уловило шорох в саду — вроде бы кто-то пробирался через кусты малины, росшие у самого забора, отделяющего сад Петровича от владений богатея Власенко. Хоромы соседа возвышались всего лишь в паре десятков метров от пограничного раздела территорий враждующих сторон.

Взаимная неприязнь соседей началась с прошлой весны, когда Игорь Сергеевич Власенко, или просто Влас, как звали его знакомые и незнакомые, знающие про сеть магазинов, принадлежащих ему и названных «У Власа», предложил Петровичу продать участок вместе с садом и домиком. Петрович решительно отказался, и к лету неприязнь перешла в открытую войну, с угрозами и мелкими пакостями. К осени вроде наступило затишье. А с нынешней весны началась затяжная позиционная война, которая к лету перешла в атаки, порой такие, что Петровичу уже с трудом удавалось отбиваться.

«Опять что-то удумал», — Петрович тихонько поднялся, крадучись пошел по тропе между яблонь, к мощной груше, ветвями прикрывающей его сад от посторонних взглядов.

Эту старую грушу давно бы надо спилить, но здесь они с Марией любили чаевничать или просто отдыхать, когда уставали работать в саду. Вокруг мощного ствола груши Петрович смастерил столик и лавочку, для которой приспособил старые, но вполне еще сносные сиденья от видавшего виды «газика», с которым совсем недавно ему пришлось расстаться, так как управляться с машиной уже не хватало сил. Но «газика» не жалко, а вот грушу, где они сидели с Марией, да и самого сада и домика, где провели они с Машей, считай, лет тридцать пять, он не продаст даже за те деньги, которые предложил куркуль Влас.

Притаившись за стволом груши так, чтобы его не было видно, а он хорошо видел кусты малины и участок клубники, росшей рядом, Петрович ждал, когда появится тот, кто пока тоже выжидал, притаившись в малиннике. У ног Петровича, навострив уши и поглядывая на хозяина, изготовился к атаке пес Рыжий — старый, как и Петрович, но всегда готовый насмерть постоять за хозяина.

Петрович положил руку на холку Рыжего и дал ему знак, чтобы собака лежала тихо.

Высокие кусты малины (Петрович обрезал их осенью) пошевелились, и показалась голова с черными, коротко стриженными волосами, прямой челочкой, наползающей на лоб. Карие глаза, круглые, как вишни, зыркнули по сторонам. Мальчишка лет двенадцати-тринадцати, никого не обнаружив, шагнул из кустов в участок клубники, присев на корточки, нашел крупную красную ягоду, рассмотрел ее и отправил в рот.

Мальчишка для своих лет был крепок — тело загорелое, тренированное, одет в джинсовый костюм, чтобы не поцарапаться. Да и утренняя прохлада пока еще не располагала к одежде более легкой.

«Так, — отметил Петрович, — Петька! Ну хорошо, сейчас разберемся», — он опять дал знак Рыжему сидеть на месте, а сам, согнувшись, стал пробираться за яблонями, к забору, чтобы зайти соседскому сынку Петьке с тыла, за малинником.

Это ему удалось.

Петька, между тем, увлекшись, лакомился клубникой, которая у Петровича, надо сказать, вырастала на загляденье всем соседям — даже тем новоявленным владельцам особняков, которые стали строить свои терема и даже дома, отдаленно похожие на замки, на земле заводского дачного участка.

Впрочем, не приходилось удивляться бурному росту коттеджного поселка на месте из чего попало сделанных дачных домиков заводчан — ведь земля была выделена знаменитому на весь Союз заводу в чудном месте у Волги, где река омывала песчаную отмель, дальше переходя в свободное пространство как раз для дачных участков, прикрытых от дороги рощей.

Место это, известное всему Кручинску, называлось Гранитным поселком — видимо, прежде здесь, в отрогах Жигулей, добывали гранит.

Выпрямившись во весь рост, Петрович подбоченясь смотрел на подростка, увлекшегося поеданием спелых крупных ягод.

-Так-так, — громко сказал он. — Как ягодки?

Петька вздрогнул и выпрямился. Быстро оценил обстановку — путь к забору был отрезан. Оставалось только мчаться по малиннику напролом — но вдоль кустов, перебирая мощные мохнатые лапы, крался, пригнувшись, Рыжий.

— Если бы ягодки были плохими, я бы сюда не полез, — Петька тоже выпрямился и открыто смотрел на высокого, худощавого человека, которого нельзя было назвать стариком: лицо его, со складами морщин на щеках и на лбу, сухое, загорелое; глаза выцвели, но взгляд тверд; руки, работавшие всю жизнь, устали, но все же еще крепки. Челочка короткая, как у Петьки. Но только седая.

«Гляди-к ты, не трусит», — мелькнуло в сознании Петровича, а вслух он сказал:

— Что ж корзинку не взял? Сподручней собирать.

— Не догадался, — Петька опасливо поглядывал на Рыжего, который по-пластунски приближался к нему. — Собаку вашу Рыжим зовут?

— А тебе обязательно знать, кто тебя драть будет?

— Все же интересно, — Петька вяло улыбнулся и вытащил из кармана куртки сверток. В нем оказалась пара увесистых котлет. — Мать приготовила. Я подумал, может, вашему Рыжему понравятся. А то мать сильно за костюм безпокоится.

— А за твою совесть, значит, безпокойств нет?

При слове «совесть» Петька все же опустил глаза.

— А кто ее знает, о чем она безпокоится. Но предупредила, что костюм американский.

— Вона! Ну тогда, сидеть, Рыжий! Сидеть!

Собака послушно села. Повернула голову набок: мол, разве вора не трогают?

— Да, Рыжий, не всегда трогают, — читая его мысли, сказал Петр Петрович. — Тебя, вроде, Петькой звать?

— А вас Петр Петрович?

— Точно, тезки мы. Пойду, Петька, корзинку возьму. Наберем ягод и чайку попьем. С хлебом и со сметанкой. Время завтракать. Ты не против?

Такого поворота событий Петька никак не ожидал.

— Шутите? Рыжий меня караулить будет?

— Нет, не шучу. Если не хочешь, можешь идти — не держу. А клубники захочешь — кликни меня, зачем же тайком лазать. Костюмчик и без собаки подрать можно.

— Верно говорите, — Петька решал, как ему лучше поступить. Вдруг глаза его заблестели, он открыто, уже с благодарностью, глянул на Петровича:

— Знаете, что? Давайте я домой сбегаю — там батон французский есть, мать оставила. Они только в воскресенье приедут.

— А, поэтому ты и полез ко мне в гости?

— Ну… скучно одному. И про клубнику вашу слышал… Что с котлетами делать?

— Побереги к завтраку.

Петька завернул котлеты в бумагу, сунул их в карман, сказав Рыжему:

— Видишь, хозяин не разрешает. Жди. Я побёг?

— Нет, не беги — Рыжий этого не любит. Иди спокойно.

Они разошлись в разные стороны — Петр Петрович к своему домику, хотя и латанному-перелатанному, но уютному и обжитому. Петька направился к своему лазу в заборе, который он соорудил еще с вечера.

Соседского мальчишку Петрович приметил еще год назад, когда Влас только начал свое грандиозное строительство. Работала бригада быстро, дом вырастал не по дням, а по часам. И вот тогда Мария, познакомившись с женой Власа Наташей, сказала мужу:

— Мальчишка у них славный. От первого мужа.

Петрович, мечтавший о сыне, потом о внуке, но получивший дочь и внучку, с которыми не очень-то и ладил из-за их пристрастий, совершенно чуждых ему, поинтересовался:

— Чем же он глянулся?

— Смышленый. Обходительный.

— И как определила?

— А сразу видно. С рабочими все время. Меня персиком угостил.

— А ты и поплыла от персика-то.

— Да ну тебя. Говорю, славный мальчонка. В отца, поди.

— Отец-то кто?

— А не знаю. Ну уж не Влас.

— Это точно.

Петрович всегда поражался, как умеет Мария разбирать, кто есть кто. Редко ошибалась в людях. Не то, что он — доверяется тому, кто подводит. Или хуже — предает.

И после того, что сказала Мария, пару раз, когда сталкивался с Петькой, приглядывался, каков он есть.

Вот и сейчас выдался случай проверить, права ли была Мария. Конечно, Петька не придет. Тем более, что попался…

«Глаза у него славные… Быстрые».

И он улыбнулся, вспомнив поблескивающие глаза Петьки, похожие на спелые вишни.

Петрович помыл клубнику, поставил чайник на плиту. С тех пор, как зашел разговор о продаже участка, дочь Тамара приезжала к отцу только собирать спелые ягоды, яблоки и все другое, что приносил сад Петровича по мере поспевания плодов. Тамара настаивала, чтобы отец продал сад и домик — тем более за такую хорошую цену, предложенную соседом.

У Тамары дочь Светлана, а у той ребенок, обе разведенки. Светка живет в однокомнатной хрущевке, сейчас без работы — ну как же ей не помочь? Зачем упрямиться, мучиться с этой дурацкой дачей, больше похожей на курятник? Правда, место хорошее, но пора бы думать не только о себе, тем более, что болезни все чаще дают о себе знать. Ведь так и загнется в одночасье, и никто не поможет — свой домик Петрович обнес колючей проволокой, на калитке установил мощнейший засов, а забор укрепил так, что его и бульдозером не снести.

В ответ на установку колючей проволоки Влас чуть улыбнулся. Это движение тонких губ выражало снисходительное презрение к собеседнику — Петрович уже выучил особенности мимики соседа.

— Ну-ну, давай, — сказал тогда Влас. — Только гляди в оба, а то сам на нее напорешься и поджаришься.

Петрович не нашелся, что ответить, ушел, еще более укрепившись в мысли ни при каких обстоятельствах не идти на сделку с соседом.

Петька не возвращался, и Петрович решил, что он не придет. Действительно, что ему делать у старика.

Он уже начал чаевничать, когда Рыжий, лежащий у его ног, встал на лапы и заурчал.

Петька положил непривычно длинный батон на стол и сел на скамейку.

— С Анькой пришлось разговаривать, — объяснил он свое долгое отсутствие. Отломил кусок булки, глянул на блюдо с клубникой, и, встретив одобрительный взгляд Петровича, положил себе ягод в тарелку, помазал их сметаной и принялся есть.

— Говорю ей, к вам иду, а она глаза на меня таращит. Говорю, меня ждут, а она «ты что, ты что! А если Игорь Сергеевич узнает!» — « Ну и пусть узнает», говорю. Ему же лучше. Я — как Кофи Аннан буду». — «Как кто? Какой еще кофий?» — удивляется. — «Кофи, говорю, Аннан. Генеральный секретарь ООН. Он за мир борется, поняла?» Ну, она и заткнулась. На экономическом учится, а ни в математике, ни в политике не фурычит. Я уж про компьютер не говорю. Все время приходится ее носом тыкать.

Раздался звонок, Рыжий потрусил к воротам.

— Это она, — Петька решительно встал, но Петрович его притормозил:

— Не кипятись. Ее ведь тоже понять можно. Хотя она твоих Кофиев с Анандами не знает.

-Ананд — чемпион мира по шахматам. Я в интернете про него посмотрел. Клевый индус.

Прервав завтрак, Петрович подошел к воротам, открыл засовы калитки.

Анна, в доме Власенко кухарка и служанка одновременно, робко улыбаясь, поздоровалась.

— Петя у вас? — виновато, но в то же время и с неким укором, спросила она.

— Да я же тебе сказал, — воинственно начал Петька, выдвинувшись из-за спины Петровича. — Чего приперлась?

— Игорь Сергеевич … приказал за Петей следить. И Наталья Николаевна… просила… тоже… — ответила Анна Петровичу, стараясь не глядеть на Петьку.

— Он придет, только клубники моей попробует, — Петрович поглядывал на крепкую, плечистую девушку с круглым, как подсолнух, лицом, с карими круглыми глазами. Сходство с подсолнухом возникало еще и от того, что волосы Анны были каштановыми, а лицо в веснушках. Их Анна тщетно выводила, не понимая, что именно они и есть главное, что красит ее.

— Спасибо, Петр Петрович. Но нам надо идти.

— Приду, когда надо.

Аня резко схватила Петьку за руку.Петька тут же вырвался.

Все вчетвером — Рыжий семенил позади — пришли к навесу, где на столе в блюде алела клубника, в банке белела сметана, аппетитно желтела французская булка.

Петька отправил ягоду в рот, но уже без прежнего аппетита. — Ой, а это что у вас? — Он показал на бамбуковые удочки, стоявшие в углу рядом со спиннингом.

Рыбачить Петрович любил с детства, снасти всегда имел самые лучшие и содержал их в идеальном порядке, как и рабочий инструмент.

— Удочек не видел?

— Таких — нет. — Петька взял удилище спиннинга, повертел его. — Это называется… постойте, сейчас вспомню…

Спиннинг Петя видел лишь на электронной картинке, на рыбалку не ходил и не ездил, потому что отчим рыбачить не умел и не любил.

— На Волге живешь, а спиннинга не знаешь. Плавать-то хоть умеешь?

— Умею. В бассейн водили. А вы на рыбалку когда пойдете?

— Да как-нибудь на неделе. Надо кое-какие дела сделать.

— А давайте я вам помогу. А потом на рыбалку.

— Ишь, какой быстрый. На рыбалку надо, когда еще солнышко не встало — рыбка с утра есть просит.

— Понял. Значит, сегодня делаем дела, а завтра спозаранку — на рыбалку. У вас лодка есть, я видел.

— Какая еще рыбалка, — подала голос Анна. — Ты что, Петя!

— А ничего. У Власа свои дела, у меня свои, — Петя, как и все в Кручинске, за глаза отчима называл по «торговой марке».

— Я Наталье Николаевне звонить буду!

— Без тебя позвоню. Главное, чтобы Петр Петрович согласился.

— Да я что… могу и взять.

— Ура! — закричал Петька так, что Рыжий поднялся и глухо тявкнул.

— Нет, подождите. Петр Петрович, вы же знаете… как Игорь Сергеевич к вам относится. Я позвоню, и тогда все решим.

— Сказал, сам позвоню, — и Петька, достав мобильник из кармана джинсов, вышел в сад, набирая номер телефона матери.

Мать, конечно, была против рыбалки. Петрович слышал, как Петька кричал: «Какое воскресенье? Сегодня вторник!» Потом: «А мне что делать?» И еще: «Нет, не понимаю!»

Раздраженно ткнув на кнопку мобильника, Петька сунул телефон в карман и вернулся под навес.

Петрович проводил Анну до калитки, осмотрел ворота. Ведь Влас слов на ветер не бросает, он и в самом деле может запалить дачу, — такие у них нынче методы. Где базар, там и драка, и воровство, бывает и что похуже.

— Если вы забор укрепить хотите, так это надо со стороны сада, — раздался голос Петьки у него за спиной. — Я запросто лазейку сделал.

— Да? Пойдем, покажешь.

— Я случайно слышал, как он по телефону говорил, что с вами хотят разобраться. До отъезда. А отъезд у них в начале июля, мать говорила, — торопливо говорил Петька, шагая по утоптанной дорожке сада впереди Петровича. — Обсуждают, куда ехать — то ли на Кипр, то ли на Канары.

— Вот и славно. Поезжай и ты. Мир посмотришь.

— Да ну их. Не знают, куда меня сплавить.

Он остановился у забора в углу сада, где деревянные доски были огорожены сеткой-рабицей, как и по всей длине этой стороны ограды. Петька легко отогнул сетку, потом сдвинул доски. Образовалась дыра. Эта часть ограды находилась за густой листвой разросшихся вишен, и Петрович давно сюда не заходил.

— Ладно, поправим.

Он выпрямился, протянул Петьке руку:

— Заходи как-нибудь. Если, конечно, захочешь.

Петька крепко пожал шершавую ладонь Петровича:

— Едем завтра на рыбалку?

— А мать?

— Уломаю. Скажу, что за это с осени снова буду музыкой заниматься.

— Заведи будильник на пять, — он отпустил маленькую, но твердую ладонь Петьки. — Здесь больше не лазай. Бывай, — и Петрович направился к своему домику.

2. Петька

Вернувшись домой, Петька первым делом решил наладить отношения с Анной. Поскольку планы теперь у него выстраивались на все лето, Анну надо было сделать своим союзником.

Как бы невзначай он заглянул на кухню, открыл холодильник, достав бутылку минеральной.

— У меня сейчас время свободное… мусор не вынести?

Анна поняла, почему Петька вызывается помочь.

— Посмотри.

Мусорное ведро оказалось заполненным наполовину, но Петька быстро отнес его к контейнеру, стоящему во дворе.

Вернувшись, снова налил себе минеральной.

— Тебе налить? Жарковато.

— Нет, спасибо, — она посмотрела в угол кухни, где работал кондиционер. Взгляд этот показал, что она все понимает.

— Да, — внезапно оживившись, сказал Петька. — Обновление твоей программы я сегодня сделаю.

— Спасибо.

— А на You Tube заходила? Там новый классный фильм, я вчера смотрел. Потрясающая любовь. Тебе понравится. Скачать?

— Петя, о рыбалке с мамой договаривайся.

Петька, как ни в чем не бывало, развел руки в стороны.

— Да они же в воскресенье приедут. А завтра только среда. Ну что тебе стоит сохранить малюсенький секрет?

— Ничего себе, малюсенький. А что случится? Кто отвечать будет?

— Да что случится? Разве ты не видела, какой он мужик? Он и тебя, взрослую, из воды вытащит, если будешь тонуть. К тому же я умею плавать, что тебе хорошо известно.

— Нет.

— Неужели не можешь им хотя бы ничего не говорить?

— Не могу.

— Проболтаешься, я тебе не только обновления не буду делать, но и всю твою программу бухгалтерских учетов поломаю. Поняла?

Анна перестала мельчить лук.

— Вредный, противный мальчишка. Разве не понимаешь, что он, если узнает или догадается, выставит меня за дверь?

— Да как он догадается? Ты же звонила, предупредила, с тебя взятки гладки. А я утром потихоньку уйду, ты спи спокойно, вот и все дела. Только входную дверь не запирай и не ставь на сигнализацию. А то всех соседей перепугаешь.

Анна тяжело вздохнула.

— Не могу я с тобой спорить. Устала.

— Вот и молодец. Значит, договорились, — Петька встал. — Пойду обновление тебе делать. И фильм скачаю. Вечером посмотришь — правда, он классный.

— Я тебе еще согласия не давала! — защищалась, уже слабея в обороне, Анна.

— Да я мобильник с собой возьму. И сам ей позвоню. Ну, договорились?

Анна молчала. Петька, понимая, что побеждает, подмаслил Анну анекдотом:

— Анекдот слышала? Мать сыну говорит: утонешь, домой не приходи!

Анна засмеялась. Она понимала, почему Петька тянется к Петру Петровичу. Не за клубникой вовсе — с рынка она приносит нисколько не хуже. И почему Игорь Сергеевич презирает Петровича, тоже понимала. Конечно, ему нужен не сад и домик Петра Петровича, а земля — хочет расширить свои владения. Она слышала, как хозяин говорил по телефону, что скоро у него на даче будет теннисный корт.

А тут еще Петька. С начала лета она заметила, что ему интересно, что происходит у соседа — и его сад, и лодка на реке, и, конечно, рыбалка.

Видела она и злобу Власенко. Он и вслух говорил Наталье Николаевне, что сотрет с лица земли и сад, и домик, и самого Петровича.

Анна знала, что упрямый Петька все равно поступит по-своему. Лучше с ним договориться. Да и в самом деле, что с ним может случиться, если он будет рядом с Петром Петровичем? Главное, чтобы хозяин не узнал…

Утром, когда зазвонил Петькин будильник, Анна встала и проследила, чтобы Петька взял с собой пакет, куда она положила еду. Он благодарно улыбнулся, сказал, что все будет в порядке, и побежал к соседу.

Петрович засунул Петькин пакет в рюкзак, дал его мальчишке вместе со спиннингом и удочками, направился к сараю. Петька следом.

В сарае перед ним предстало целое незнакомое царство. Во-первых, верстак с рубанком. По стенам — полки, на которых лежали предметы, большинство из которых Петька не знал даже как их называют. В углу стоял аппарат — по маске, лежащей рядом, Петька догадался, что сварочный. Шланги аккуратно уложены в бухты и висят на стене. Полумрак, и какой-то особый запах — не такой, как в гараже у Власа, где кроме бензина ничем не пахнет, а другой, идущий от прогретых деревянных стен, древесной и металлической стружки, и еще от чего-то, что Петька определить не мог, но что почувствовало его сердце.

Петрович поднял с дощатого пола мотор, положил его в коляску мопеда.

Закрыл двери на замки, сел за руль:

— Садись, — и показал на сиденье позади себя.

У реки он выгрузил мотор, укрепил его на своей «казанке».

— Посиди пока. Я свой лимузин домой отвезу.

Петька кивнул.

Белые полосы тумана стлались над водой, солнце еще не успело растворить их, выпить капельки росы с прибрежной травы, которая блестела, будто посылала мальчишке утренний привет, ласково вспыхивая. На песок у самой кромки воды села трясогузка, засеменила тоненькими ножками, выискивая зазевавшегося комарика или червячка, чтобы позавтракать. Булькнула вода — это какая-то рыбка тоже захотела есть.

Петя смотрел на просыпающуюся реку, которую видел словно впервые, и все его существо, чистое, как это утро, радовалось этим искрящимся бусинкам на траве, тихо набегающей воде на желтый песок, крикнувшей чайке, пролетевшей над ним.

Петя любил все, что жило совсем рядом с ним. Но его все время отгораживали и от реки, и от леса, что темнел за ней, разными занятиями, которые обязательно проходили в тесных помещениях и по большинству своему за компьютером. Да, компьютер интересен, игры есть хорошие, фильмы отличные, но сколько же можно за ним сидеть, сколько можно смотреть на этих девиц, которые обязательно появляются везде, на какой сайт ни зайдешь? И почему они в одних трусиках и лифчиках, и обязательно рядом с парнями, которые не могут пройти мимо них и сразу лезут тискаться?

А Петя любил, когда песок хрустит под ногами, когда с разбега забегаешь в реку, и серебрится вода, если ее подбросить вверх, навстречу солнышку.

Разве это можно сравнить с картинкой, пусть даже самой красивой?

Все это передалось Пете, наверное, от отца. Он музыкант, так мама сказала. Еще она сказала, что они разошлись, потому что совсем не подходят друг другу. Отец шатается по стране со своей группой, а она не хочет вечно жить в гостиницах.

Больше об отце мать ничего не сказала, и разговоров на эту тему избегала.

Петя наблюдал за божьей коровкой, которая ползла по его руке. Он дал ей возможность приблизиться к концу указательного пальца, а потом дунул на нее и смотрел, как она полетела, расправив свои красные, в крапинку, крылышки.

В это время Петрович оттолкнул лодку от берега и запрыгнул в нее.

Лодка понеслась по воде, и Петя радостно улыбнулся, глянув на Петровича, который сидел на корме, у руля. Он правил к дальнему острову, за которым у него было местечко, давно облюбованное для рыбалки. Пенная волна расходилась в обе стороны «казанки», брызги долетали до лица. Петя расставил руки в стороны, подставив грудь ветру, и что-то крикнул, ликуя.

Петрович не мог скрыть улыбки.

По ту сторону острова увиделся берег, поросший соснами. Петрович повел лодку вдоль берега, приглушив мотор. Там, где была протока между берегом и островом, поросшим ивняком, он остановил лодку, поставив ее на якорь.

— Червяка-то насаживать умеешь? — спросил он Петю, дав ему удочку с длинным бамбуковым удилищем.

— Чего тут не уметь?

Но Петрович уже закинул вторую удочку, укрепив ее на борту лодки, щелкнул леской спиннинга, бросив блесну с грузилом довольно далеко, дав размотаться катушке. Потом он стал крутить рычажок катушки, сматывая леску на барабанчик. Вот и блесна показалась над водой…

Нет, не блесна, это рыбка трепыхалась в воздухе, серебристо вспыхивая на солнышке.

Петрович поймал ее, бросил в ведерко с водой.

— Ершишка! Ну, для почина и он сойдет!

А Петя все никак не мог насадить червя на крючок.

Петрович положил спиннинг в лодку, взял удочку у Пети.

— Гляди. Червяка держишь крепко. Насаживаешь его с конца, двигаешь по всей длине крючка. А хвостик оставь, чтобы он дергался. Чтобы рыбку для тебя приманивал. Поплюй на него и скажи: «Ловись рыбка большая, а маленькой нам не надо!» Закидываешь вот так, чтобы леской по воде не хлопать, понял? Держи, — и только он передал удилище Пете, как тонкий красно-белый поплавок второй удочки задергался и улькнул под воду.

И Пете показалось, что так же куда-то улькнуло и его сердце.

Петрович быстро взял удилище, дернул его в сторону и только потом потянул на себя.

В воздухе вспыхнула чешуя довольно приличной плотвички, и Петрович, поймав ее, протянул Пете:

— Снимай с крючка. Не так. Вытаскивай, чтобы крючок через рот прошел. Вот, молодец. Гляди-ко, а сегодня хорош клев! А я ведь и подкормки-то еще не бросал! Возьми-ка вон ту банку, с красной крышкой. Открой. Бросай подкорм. Смелей. Вот так. Ну, а теперь закидывай удочку. И на меня поглядывай. Смотри, как со спиннингом обращаться.

Но Пете особо некогда было следить за Петровичем.

Все его внимание теперь сосредоточилось вот на этом поплавке, красно-синем, бомбочкой, который недвижно замер на глади светло-серой воды.

«Ну, что же ты! Почему не клюешь? Ну, пожалуйста, попадись, прошу тебя!»

Петрович поймал еще одну плотвичку, тоже приличного размера, а у Пети все не клевало.

Петрович вытащил из воды его леску, проверил червя.

— Ничего, сейчас започинишь. Никуда от тебя рыбка не денется.

Он опять поплевал на червя и закинул удочку.

И только крючок с червячком скрылся под водой, как поплавок сразу резко пошел вниз. Петькино сердце екнуло. Он потянул удилище прямо на себя, выхватил рыбу из воды, но она, не долетев до лодки, плюхнулась в воду.

Петька вскрикнул, чуть не заплакав от досады.

— Я же тебе говорил, удочку сначала поведи чуть в сторону, подсеки. Давай!

Надо было спешно хватать вторую удочку, и Петя кинулся к ней, да так неловко, что чуть не свалился за борт. Но Петрович удержал его, и Петя выдернул из воды великолепную красноперку, крепко зажав ее в руке. Глаза его горели восторгом.

— Ну, с почином тебя, Петр Батькович!

И когда Петька бросил рыбку в ведро, добавил:

— Теперь насаживай червя самостоятельно.

А солнышко уже разогнало утренний туман, посеребрило воду, ивняк на острове. Осветились и сосны коричневыми стволами, песок у берега, и разлилась в воздухе летняя благодать, когда так хорошо дышится, когда и лес, и река, и небо — все дано для радости и покоя души.

Клев шел хорошо, но к обеду постепенно закончился. Петрович дал в руки Петьки спиннинг, показав несколько раз, как им пользоваться. Забросы у Пети получались неважными, но Петрович успокоил ученика, сказав, что здесь нужен навык.

— Ну что, на ушицу наловили, — сказал Петрович. — И на жареху домой привезем. Вполне. Можем и удочки смотать.

— Нет, еще порыбачим!

— Да ведь кончился клев. Пока перекусим, то да се, вечер придет. Анна твоя волноваться будет.

— А я ей позвоню.

— А-а-а. Вы теперь все с телефонами.

Петрович завел мотор, повел лодку вдоль берега. В месте, где лес близко подходил к воде, он причалил, подтянул лодку на песок.

— Забирай свой рюкзачок. Удочки возьми, рыбу, — и направился по склону, к месту, видимо, хорошо знакомому.

И в самом деле — здесь из камней было сооружено кострище, чуть поодаль — навес из палок и камыша, а под корягой, в стороне, Петрович откопал тайник.

Здесь хранилось все необходимое для приготовления ухи.

В этом месте у них с Машей была обустроена стоянка, и они приезжали сюда, ставили палатку и прекрасно проводили не только отпуск, но и выходные дни. Маша тоже пристрастилась к рыбалке, и бывало, что она налавливала больше, чем Петрович. По этому поводу, конечно же, шутили, и даже иногда устраивали соревнование: кто больше поймает, тот освобождается от чистки рыбы. Но все равно уху готовили вместе, а если приглашали кого-то из друзей, то и их подключали. Какая же рыбалка без ухи, без костерка, без разговоров и песен около него. А еще было купание ночью, под звездами и луной, и тепло родной жены, которое старался и не мог забыть Петрович.

Петя не переставал удивляться и радоваться всему, что видел. Здесь, оказывается, можно даже и жить летом! Вот бы уговорить Петровича! А что? Только не торопиться, надо подготовить Аньку…

Петя быстро выполнял все, что ему говорил Петрович. На лету учился всему, что не делал никогда в жизни, — вспарывал животы рыбам и очищал их, резал очищенную картошку кубиками, как Петрович, и даже не удивился, когда тот вытащил половником из кипящего котелка мелкую рыбешку и запустил покрупнее — будто знал, что именно так готовится двойная уха. А когда Петрович сказал: «На тройную не наловили», понимающе кивнул, хотя впервые услышал, что есть, оказывается, и такая уха.

Петрович вынул из рюкзака фляжку и налил в крышку от нее прозрачной жидкости. Пете налил квасу собственного приготовления.

— Ну, Петя, с первой рыбацкой ухой тебя. Я не ошибся?

— Нет, Петрович.

Они сдвинули чарки, выпили.

И принялись за уху, пахнущую дымком, рыбьим наваром, лучком и еще тем неповторимым запахом, который бывает только у ухи, приготовленной на костерке, вот здесь, под соснами, в заводи у Волги, куда не добрались еще хищные пальцы человека, который не может «ждать милостей от природы».

Петькина «фанта» и сандвичи, приготовленные Аней, были забыты. Пока дружно хлебали уху, испеклась картошка, брошенная заранее Петровичем в костерок. Насадив ее на острую палочку и разломив пополам, посолив, Петрович преподнес ее Пете:

— Прошу.

— Благодарю вас, — в тон Петровичу ответил Петя и принялся с наслаждением уминать печеную картошечку, которую пробовал первый раз в жизни.

— Вкуснятина!

-А то, — Петровичу захотелось выпить еще, но при мальчишке этого делать было нельзя, и он налил себе и Пете квасу.

— Ну, Петя, а теперь давай выпьем за наших родных сердцу людей. Которые близко и далеко-далеко.

— А что же вы… квасом-то… Как отец Валерий.

— Как кто?

— Отец Валерий. Он говорит, что поминать умерших водкой — грех. Молитвой надо поминать. А за столом есть эту… кутью. И еще что подадут.

— Ты на поминках был?

— Мать водила. У подружки бойфренда убили.

— М-м-м?

— Ну да, такой же, вроде Власа. Чего-то там не поделили. Сначала писали-писали, во всех «контактах» и «твиттерах», а потом разом умолкли — надоело, видать. Отец Валерий говорил, что это так и будет у всех, кто нечестным трудом живет. Это он не за столом говорил, а маме, когда мы уходили. Она стала к нему бегать, когда жареный петух в одно место клюнул.

— И тебя берет?

— Да я не всегда хожу. Вообще-то он неплохой, умный. Иногда такое загнет, что ахнешь. Я потом на Православный сайт залезу, чего не понял, уточнить. И удивляюсь — все умно и толково! Только все как-то… непросто, что ли… Не знаю, как сказать…

Петя, вслед за Петровичем, пошел к воде мыть миски и ложки. Присели на корточки, песком стали оттирать оловянную посуду.

Лицо Петровича — загорелое, в морщинах, с выцветшими голубыми глазами, над которыми лежал седой чубчик, сейчас стало серьезным, может быть, даже слишком. Но ведь Петька так по-взрослому говорит. Интернет этот — все через него, оказывается, можно узнать. Поэтому, наверное, они так быстро взрослеют. А может, еще что…

— Знаешь, Петя, ваш отец Валерий, наверное, правильно говорит. Я умно не могу рассуждать — и на собраниях всегда отмалчивался. Вообще не люблю болтунов. Тех люблю, которые умеют свое дело делать. Понимаешь? Конечно, надо уметь сказать, зачем живешь и прочее. Я не умею. Но разобрался, что жить надо честно — это ваш поп верно сказал. А тем, кто вместо заводов строит базары, торговые там центры всякие, спуску давать нельзя — это я тоже твердо понял.

Петя помрачнел и, когда Петрович направился к месту их стоянки, поотстал. Принес свою миску, кружку, аккуратно положил на место. И, ни слова не говоря, снова пошел к воде.

«Будто я не понимаю! Что же он меня носом тычет, как будто я щенок какой? Да пошли они все! Еще один учитель нашелся!»

Петя снял футболку, джинсы, остался в плавках. Зашел в воду, окунулся, поплыл.

Плавал он хорошо, недаром в бассейн ходил, и когда оказался на середине протоки, решил доплыть до острова, который, казалось, был совсем близко. Но остров отдалялся все дальше. Надо бы повернуть обратно, но Петя упорно плыл вперед, понимая, теперь что вперед, что назад — одинаково потребуется напряжение всех сил. И он плыл вперед, пока не добрался до первых кустов ивняка. Уцепился за ветки, тяжело дыша. Нащупал дно, выбрался на берег. Здесь, за ивовыми кустами, начинался заливной луг, и Петя пошел по мягкой, нежной траве, которая ласково касалась ступней ног.

Он улыбнулся, пошел дальше — здесь росли желтые и белые цветочки, названия которых Петя не знал.

«Нарвать, что ли, букет? Маме… Нет, лучше Аньке, мать будет допытываться, где нарвал… Еще догадается, что был на рыбалке… А и пусть. Скажу, с пацанами купаться ходил… А что, нельзя и искупаться, что ли? Это живя у Волги! Им если «на природу», то обязательно жрать и пить».

Петька собирал цветы — бело-серую таволгу, к ней — коричневые камышовые стебли, похожие на длинные шоколадные конфеты. Чуть не вскрикнул, увидев островок ромашек.

«Вот это да! Настоящий букет получится!»

Петрович, между тем, прилег отдохнуть. Уже понял, что напрасно высказал мальчишке, что думает о его отчиме. Ведь главный торговый центр «У Власа» помещался на месте одного из основных корпусов завода, которому всю свою жизнь отдал Петрович. Корпус надстроили, облицевали блестящими профилями, зеркальными покрытиями в верхнем ряду, над которым засияли огромные буквы

«У ВЛАСА»

«А мальчишка здесь причем? Нет, я дурак…»

Петрович встал, вышел к реке.

Петьки нигде не было видно.

«Куда он делся? Прогуляться, что ли, решил»…

Но, увидев на песке футболку и джинсы Пети, всполошился.

— Петька! — во все горло закричал Петрович. — Пе-е-ть-ка!

Нет ответа.

«Может, на том берегу? Проверить!»

Он быстро разделся и ринулся в воду, быстро поплыв.

Петя слышал, как его зовут. Но решил не откликаться — пусть на будущее знает, как надо с ним разговаривать.

Когда он услышал, как Петрович выбирается на берег, то спрятался за кустом. Наблюдал, как Петрович испуганно оглядывается по сторонам, как снова и снова зовет его.

Петрович в мокрых семейных трусах, облепивших его, смешно припадал на согнутые ноги, заглядывал под кусты, выбегал на луг и бегал то взад, то вперед.

Петя понял, что игру надо кончать.

Крадучись, он подобрался к Петровичу сзади и букетом пощекотал его. Петрович отмахнулся, думая, что на спину сел слепень.

-Пе-е-е-ть-ка-ка! — отчаянно прокричал он.

-Ку-ку, — отозвался Петька.

Петрович резко повернулся и так посмотрел на мальчишку, что Петька невольно отскочил в строну.

Минуту они молча смотрели друг на друга.

Потом Петрович, ни слова не говоря, пошел к воде.

Петька за ним.

— Да что вы, шуток не понимаете?

— Хороши шутки!

— А чего? Я же говорил, что хорошо плавать умею!

— Да ты… — Петрович остановился, хотел схватить Петьку за ухо, но тот вовремя отпрянул. — Да ты садист какой-то! Шуточки! Теперь я понимаю, каково Анне приходится!

— Чего вы кипятитесь? Погодите! Цветы вот… Вашей любезной Аньке и собрал. С одной рукой я не переплыву.

Петрович остановился.

— Давай сюда.

Петька, опасливо приблизившись, протянул букет Петровичу. Тот поплыл на боку, подняв букет над головой.

Следом поплыл и Петька.

Когда вылезли на берег, Петрович, казалось, поостыл. Вернулись к стоянке, Петрович принялся все укладывать по своим местам.

— Запомни. Если со мной хочешь дело иметь, предупреждай. Старшего надо уважать и не заставлять его дергаться.

— А младшим, значит, и рот открыть нельзя?

— Открывай, когда время приходит.

— Оно и пришло. Ну и что, что Влас завод ваш скупил и угробил? Я за него отвечаю?

— Ладно. Я и не тебя вовсе имел в виду. А вообще.

— Вообще — значит ни о чем и ничего.

— Ишь, умник.

— Да не дурак.

— Оно и видно. А драть тебя надо за такие штучки.

— Не советую. Глядите-ка, что с небом творится.

Неизвестно откуда набежали на небо тучи, подул ветер. К резким капризам природы Петрович все не мог привыкнуть — в последние годы то стояла «аномальная жара», как называли ее по телевизору, то громыхали устрашающие грозы, с чирканьем жутких молний, будто конец света наступил; то половодье весной неслыханное, то мороз лютый — вконец обезобразил человек природу. Вот она и бунтует.

Лодка шла быстро, но из-за волн подпрыгивала, то и дело сбавляя ход. На самой середине Волги из почерневшего неба посыпался дождь — да крупный, хлесткий. Петрович протянул Петьке брезентовую накидку, которую вытащил из-под сиденья:

— Прикройся!

— Вот это ливень! — крикнул Петька, отделенный от Петровича окружившей лодку светло-серой пеленой воды.

— Крепче держись! — крикнул Петрович, правя лодку по памяти, потому что берега не было видно ни впереди, ни позади.

— Держусь!

— Прорвемся!

И лодка упорно продвигалась вперед, туда, к Гранитному поселку, где в ужасном смятении смотрела в окно террасы Анна, пытаясь разглядеть, а не показался ли во дворе дома Петька, которого она так опрометчиво отпустила.

Окончание см.

Алексей Солоницын

1117
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
3
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru