‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Не может быть

Еще один рассказ протоиерея Виктора Гранкина. По убогой, разваленной церкви ходит священник. Кадит и поет: «Хвалите имя Господне, хвалите, рабы Господа». Поет и кадит, а рабов-то и нет: в церкви пусто…

В красивой церкви священник ходит по храму со свечой и кадит. В это время церковный хор поет: «Хвалите имя Господне, хвалите, рабы Господа»… А прихожан полна церковь. С радостью, торжественно празднуют, какая радость в их приходе.

Уже с середины поста 1925 года у отца Владимира, по обыкновению, стало создаваться предпраздничное настроение. Самый пост становился для отца Владимира все ближе и дороже. Он не только привыкал к строгому воздержанию, но находил в нем особенную прелесть и сладость. Пост усугублял радость ожидания. И часто отец Владимир думал: «А некоторые не любят поста. Бог с ними, но я не понимаю, зачем они умаляют радость праздника? В пост как-то углубляешься в мысли о Христе, о Его унижении, о Его терпении и страстях. В пост страдаешь вместе со Христом, а потом в воскресении вместе с Ним воскресаешь». И отец Владимир простаивал долгие, покаянные службы, довольствовался супом с грибами и чаем с медом, с улыбкой смотрел, как все ниже и ниже падают снежные сугробы, как по утрам покрываются они глянцевитым ледяным слоем, который серебристыми брызгами горит на великолепном — веселом и вместе меланхолическом — солнышке.
А вот здесь и не тает, говорил про себя отец Владимир, когда, проходя из церкви после исповеди, видел близ узкой, извилистой тропинки доску или клок соломы, под которыми снег не таял и стоял маленьким, но задорным бугорком. Отец Владимир перебрасывал доску или солому на другое место и радовался, когда, проходя по узкой, извилистой тропинке, на другой день уже не видел задорного бугорка.
Быстро тает. Скоро Пасха. И чем дальше шло время, тем напряженнее становилось у отца Владимира чувство ожидания праздника. Он чувствовал, будто сердце у него ширится и растет в груди. С половины шестой недели начались уже и приготовления к празднику. В церкви очищались от пыли иконы, киоты, мылись стены и пол, наводился блеск на золотые вещи, на сосуды, приготовлялись лампадки и фонари для иллюминации, пересматривалась ризница, псаломщик в церковной школе устраивал спевки к празднику. Готовили концерт «Да воскреснет Бог». Псаломщик назначал спевки по вечерам около шести часов. Часов в деревне было немного, а те, какие были, показывали время по-разному. Поэтому некоторые дисканты и альты приходили в школу около четырех часов и раньше. Кроме певчих, школе собирались любители пения, и около нее всегда толпился народ. От этого казалось, что праздник совсем близко, что его уже вышли встречать. Школьный сторож Петрович чувствовал себя на спевках чем-то вроде героя и виновника торжества, с важностью генерала ходил по школе, зачем-то передвигал парты, делал сердитые замечания шаловливым дискантам и жарко-прежарко топил печку, ни под каким видом не позволяя зажигать ламп. Нынче керосин-то дорог.
Пели с восковыми свечами. И это пение в полутьме большой классной комнаты с темными силуэтами слушателей по углам и с красными, дрожащими бликами по стенам от горящих дров в печке придавало спевкам отпечаток чего-то необычного, с одной стороны — торжественного, важного, с другой — спешного, торопливого, экстренного. Отец Владимир любил заходить на собрания в школе после вечерен, и необычная обстановка спевок еще более усиливала предпраздничность его настроения. Скоро Пасха. Со Страстной недели начались приготовления и в самом доме отца Владимира. Здесь тоже чистили, мыли, скоблили, рубили. Все в доме было в движении, все шумело, суетилось, вскрикивало, восклицало, скрипело, стучало, звенело. В доме отца Владимира приготовления велись совсем не так, как в церкви или на спевках, без торжественности и без внутренней сосредоточенности. Здесь, наоборот, все было нервно и иногда вздорно и смешно. И тем не менее, когда отец Владимир видел, как кухарка, растрепанная, грязная и сердитая, моя квашню и посуду, безпощадно плескала воду направо и налево и глухо ворчала что-то себе под нос по адресу матушки, отец Владимир и в этом ворчании кухарки слышал: скоро Пасха. Сегодня Страстная суббота. Последний день… Пасха завтра. Во время обедни за пением «Воскресни, Боже» переменили облачение на престоле, на жертвеннике, на всех аналоях. Вместо темного надели все белое, сверкающее. Раскрыли ярко вычищенные подсвечники и паникадила с вставленными в них высокими белыми, с позолотой свечами. В церкви сразу стало как-то непривычно бело, по-особому светло и чисто.
После обедни благочестивые женщины еще раз вымыли пол, украсили иконы и подсвечники розовыми и белыми цветами, староста со сторожем расставили по иконостасу и по аркам лампадки с маслом так, что они образовали вензеля «Х. В.». В семь часов отец Владимир положил начало чтению «Деяний», потом пришел домой, немного закусил, выпил два стакана чаю и, чтоб подкрепиться силами к служению праздничной утрени, прилег отдохнуть, распорядившись — непременно разбудить его к половине одиннадцатого.
Отец Владимир сильно устал от службы и от поста на Страстной неделе. Предыдущую ночь он совсем не спал. Утреню служили около часу ночи. Спать хотелось, но как-то странно было спать в необычайный, таинственный вечер пред пасхальной заутреней. Тем не менее отец Владимир прилег. Усталость чувствовалась во всех членах. Все тело как будто окаменело, но в груди было так много жизни и острого, горячего чувства праздничной радости, что отец Владимир долго ворочался с боку на бок, как это бывает при нервной взвинченности во время бессонницы. Но как бы то ни было, усталость превозмогла напор чувств, и отец Владимир забылся. Уснул крепко…
И каково же было его смятение, его ужас и страх, когда он проснулся.
— Боже мой! — растерялся отец Владимир. — Полночь давно прошла. Что же это такое! Как случилось? Не разбудили… Как это так? Как это? Но где же все? Боже мой! Ничего не найдешь. Да где же все? Что такое? Кто здесь? Кто здесь? — вскрикивал отец Владимир.
Кое-как ему удалось набросить на себя рясу, и он стремглав бросился на улицу. Но едва он вышел за калитку двора, как в онемении остановился.
— Что это? — Смотрит он на свою улицу и не верит своим глазам: молодежь возле храма беснуется: в такой вечер музыка играет, молодежь танцует, мужики выкрикивают нецензурщину, и все курят, курят. Вошел в храм, а там совсем обнаглели, на месте святого алтаря сидят бабы и мужики в шапках и тоже курят и богохульствуют.
— Да что это такое?
Отец Владимир видит: на месте святости сатанинское сборище.
«И сущим во гробех»… — слышится в его ушах.
Он безсильно опустился пред престолом на колена, громко и без-удержно зарыдал.
— Господи, Господи, — говорил он между рыданиями, — великий Боже! За что такое наказание? За что мука такая? Ужас, ужас!
— Господи! Лучше возьми меня от этого кошмара. Возьми к Себе, Господи! Возьми к Себе. Или пошли, Господи, людям веру. Пошли любовь. Утверди, Господи, веру их. Растопи лед их сердец. Воскресни, Господи, в душах наших. Соедини нас во имя Твое. Господи! Не дай мне видеть этого страшного позора. Возьми.
И услышал с неба голос: «Что, испугался? Вчера ты не боялся и не думал, а молчал и поддакивал сатанинским деятелям, требовал свободы. Вот и пришла в Россию свобода. Плакать нечего». А он рыдал все громче и громче. Все его тело судорожно вздрагивало. Он чувствовал, что великую ошибку понесли те пастыри, что поддержали большевиков. Слезы сами шли, и слезам как будто не было конца.
— Господи! Возьми, возьми меня к Себе…
— Батюшка, а батюшка! — раздалось вдруг над ухом отца Владимира. — да батюшка, Господи, заспался что-то… батюшка! К утрени пора! В Банищах и в городе благовестят уже. И у нас все готово. Батюшка!
Отец Владимир вскочил со своей постели встрепанный, раздраженный. Несколько секунд он, как пораженный громом, стоял неподвижно. Потом он порывисто перекрестился раз, другой… Оглянулся кругом, внимательно осмотрелся и грустно сказал про себя:
— Так это, значит, сон! — вскричал он. — Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи!
— Али сон приснился, батюшка? — спросил недоумевающий сторож.
— И не говори! Такой худой сон… — Умылся, оделся и вышли на улицу.
Отец Владимир перекрестился и тихо сказал:
— Знать, это не сон, а предупреждение Божие. Беда грядет, милый мой Петрович!
— Неужели, батюшка?
— Да, Петрович! В Питере и в Москве давно начали закрывать монастыри и храмы. Конечно, и до нас дойдут.
— Не может быть… Не может быть… Не может быть…
Петрович перекрестился и сказал:
— Господи, поскорей бы умереть.

По убогой, разваленной церкви ходит священник. Кадит и поет: «Хвалите имя Господне, хвалите, рабы Господа». Поет и кадит, а рабов-то и нет: в церкви пусто…

1996 год. В убогом, разрушенном православными христианами храме. Вновь назначенный молодой священник идет по храму, кадит и сам поет: «Хвалите имя Господне, хвалите, рабы Господа». Поет и кадит, а рабов-то и нет: на то была совершена в России большевиками революция, которая сокрушила и ликвидировала постыдный человеческий позор: «крепостного раба». Теперь все мы друзья и товарищи. Нет господ и нет рабов.
Священник с пяти недель Великого Поста был назначен во вновь открывшийся храм. Было предпраздничное настроение. Он привык к бывшему железногорскому приходу. Но Владыка взял и перевел в этот приход. А он буквально разрушен, во всех отношениях. И вот тихо со слезами идет по убогому полу и поет: «Хвалите имя Господне…», — а рабов-то и нет: в церкви пусто. Господи, кто же Тебе со мной воззовет: «Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне»? Нет, Господи, матушка, тоже стоит с двумя бабулями, меня поддерживает.
Но отец Алексий оглянулся назад, увидел грязь и пустоту церкви, услышал разговор двух старушек, которые стояли и смотрели на священника. Стремительный поток его радужных мыслей разом оборвался. Он посмотрел на престол и горько усмехнулся, зарыдал и про себя завопил к Богу: «Господи, дай силы и ума!»
Так прошел праздник Входа Господня в Иерусалим. Весна свое берет. Следующая седмица строгого поста, а кто его сейчас исполняет в этом приходе, если сегодня уже на улице слышны песни да разные сальные разговоры?! И вот отец Алексий стоит на улице, а женщины да мужики идут и приветствуют его с праздником. А ведь некоторые старушки ему уже рассказали, как раньше, еще до революции, они готовились к Светлому дню. А сейчас просто одичали, праздник для них — побольше поесть, побольше выпить своей сивухи и пошуметь на улице. Вот в чем состоит в настоящее время праздник, а о посте и говорить нечего.
Но отец Алексий на них смотрит, как на заблудших, которые сами не знают, что творят. Он только за них молится. Ведь пост как-то углубляет в мысли о Христе, о Его унижении, о Его терпении и страстях. В пост страдаешь вместе со Христом, а потом в воскресении вместе с ним воскреснешь. Конечно, это все тогда хорошо, когда ты веруешь в Воскресшего Христа, когда веруешь, что Он пострадал за нас, когда веруешь, что Он был распят за нас на кресте. А главное из главных — ты веруешь, что Христос воскрес и явился Своим ученикам по Своем воскресении.
— Какое запустение! — подумал отец Алексий. — Хоть бы убрали…
— Боже мой, — пугался он, — неужели это я? Я, отец Алексий, здешний священник? И неужели это та церковь, где я должен по благословению Владыки служить? Боже мой!..
Отец Алексий прошел по храму. Все пусто, нет ни иконостаса, ни клиросов. Все разрушено. Обратился к западным дверям и долго стоял неподвижно.
— Это Пасха?
Сколько радостных, оживленных лиц видно было с амвона в железногорском храме! Какой чувствовался религиозный подъем! Праздничные одежды… Свечи в руках… Отец Алексий вышел на улицу. И в сию минуту к нему подошел мужчина лет пятидесяти:
— Ну что, батюшка, стоишь — любуешься на мир? Давай лучше — вот
у меня бутылочка — в честь праздника посидим, поговорим о том, о сем, — а сам еще и слюнями брызгается в стороны.
Отец Алексий горько подумал: «Пришли к светлому будущему».
— Не желаешь? Ну, Бог с тобой, брезгуешь рабочим классом.
Отец Алексий торопливо и осторожно прошел к себе на квартиру, а на душе словно кошки скребли от такой встречи. На квартире немного посидел и даже полежал, но на душе очень тяжко. Поднялся тихонько, вышел из дома, неторопливым шагом пошел в храм. В храме старушка читала Деяния Апостолов. Он тихо на цыпочках подошел к святому престолу, глянул — и страшно стало: все вокруг открыто.
Вот она, Пасхальная, — произнес он и, благословив белую, новую ризу, облачился. Как странно против прошлых лет. Бывало, в храме читали Деяния Апостолов, народ толпою входил и выходил из храма. А сейчас пришли десять старушек — вот и все мои теперь прихожане. Матушки пока еще нет, отдыхает на квартире. Подошел к певчим, сказал: «Идите, позовите матушку да будем начинать». На улице погода стояла отличная, теплая, весенняя, хотя в храме еще очень было холодно. Отец Алексий оделся потеплее. Пришла матушка. И начали Пасхальную полунощницу. Подошел отец Алексий к певчим и начали канон петь: «Волною морскою». Подошли еще три женщины, тоже начали подпевать.
На душе у отца Алексия и грустно, и радостно.
— Вот вам и Пасха.
Торопливо и осторожно, не спеша, но и чего-то опасаясь, подошел он к престолу. Стал пред ним и неуверенным, дрожащим от волнения голосом возгласил:
— Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…
Голос отца Алексия звучал в пустой, заброшенной церкви глухо и странно. И в звуках одинокого голоса пустота и заброшенность церкви сказывается как-то резче, больнее и несноснее.
— И сущим во гробех…
Но здесь голос отца Алексия опять оборвался. Он безсильно наклонился пред престолом, положил на него свою голову и громко и безудержно зарыдал:
— Господи, Господи, — говорил он между рыданиями, — великий Боже! За что такое наказание? За что мука такая? Ужас, ужас! Господи! Лучше возьми меня от этого кошмара. Или пошли, Господи, людям веру. Пошли любовь. Утверди, Господи, веру их. Растопи лед их сердец. Господи! Останови в людях пьянку и разврат. Воскресни, Господи, в душах наших. Соедини нас во имя Твое. Господи! Помоги неверию нашему. Или… возьми… возьми меня к Себе… Не дай мне видеть этого страшного позора… Возьми. — Он чувствовал, что облачение престола стало мокро от его слез. Но слезам как будто не было конца. «Христос воскресе!» Певчие отвечали: «Воистину, воистину воскресе!» А людей очень было мало и не знали, что отвечать, но матушка им подсказала, и люди начали батюшке отвечать: «Воистину Христос воскресе, воистину!..» И снова слышались слова: «Воистину! Христос воскресе!» А пьяный мужик, стоя сзади, громко вскрикнул: «Не может быть… Не может быть. Батюшка, давай лучше выпьем, это лучше будет дело!»
А он служил с такой силой чувства, с такой любовью ко Христу воскресшему и с таким огнем священного воодушевления, как, казалось ему, никогда раньше.
— Как хорошо-то, батюшка, как хорошо, — прошептала матушка, — как в раю… Не волнуйся, милый, я тебя не оставлю, крепись, мой возлюбленный… И солнце играет…
В глазах молодого священника стояли слезы. И отец Алексий не удержался и заплакал. Но не теми слезами тоски и отчаяния, которыми он вчера, казалось, плакал пред этим народом, а слезами детской радости и чистого восторга.

Протоиерей Виктор Гранкин
28.10.1999
862
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
1
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru