«Но было это…»

См. также

Окраина

…Темнеет. Дремлет мутный месяц
В зеленоватом льду пруда.
Как рыбий глаз, блестит вода
В ковше. В пакете хлеб заплеснел.
В лампадке масла на две трети,
Мороз рисует на окне.
Старик читает в полусне
Псалмы. В трубе гуляет ветер.

И кажется, так шло годами — 
Камыш за прудом мерз всегда,
Стояла в ковшике вода,
Дед спал на вытертом диване.
И не было расстрелов, стонов,
И не летала никогда,
Как птица черная, беда
Над тихой Иловлей и Доном.

Но было это, было все же!
Старик тогда был комиссар.
Над миром полыхал пожар,
И в душах все горело тоже.
В Сибирь товарные вагоны
Ползли, набитые людьми,
Страна вставала на крови
И на поруганных иконах.

Дед был бы рад забыть все напрочь:
Как с колокольни сбросил крест,
Как кровью поливал уезд,
Но помнит все — и как однажды
Расстрелянных бросал в телегу
И добивал потом штыком,
Детей, бегущих босиком
По кровоточащему снегу.

И комиссару Бог отмерил
Довольно лет, чтоб все понять,
Что прочь отталкивал — принять,
Поверить в то, во что не верил,
Как царь Давид, прозреть от Слова,
Увидеть бездну впереди,
Чтоб рвался ночью из груди
Псалом 50-й снова, снова!

…Стемнело. Злится в трубах вьюга,
В окрестье тонет лай собак.
Ложатся блики звезд на лак
Небесного пустого круга.
В лампадке масла треть осталась,
Сопит старик, уткнув свой нос
В подушку, мокрую от слез,
Во сне чему-то улыбаясь.

Электричка февраля

И смеяться нет причин,
И не вяжется беседа,
За окном простор равнин
Поглощает удаль ветра.
Электричка, как змея,
В бездне гаражей, котельных.
Так стоять бы да стоять
И дымить в простор метельный,
Слушать ветра откровенья
И колес замерзших стук.
Зимний вечер. Возвращенье
Из негаданных разлук,
Из февральского ненастья,
Из глухих краев, куда
Я на день ушел за счастьем,
Ну а вышло — на года.
И Господь хранил глупца
В городах, портах, вокзалах,
В разговорах без конца
И в знакомствах без начала.
Столько лет Он ждал, когда
Я сорву с себя все маски!
Сквозь чужие города
Я вернусь в закат февральский.
За метелью где-то там — 
Ясный месяц, синий вечер,
По замерзшим проводам
Я вчера шепнул: «До встречи…»
И ты ждешь и греешь чай — 
От простуды и разлук…
Все ж неплохо помолчать
Под колесный перестук.

Женское сердце

Больше всего хранимого храни сердце твое,
потому что из него источники жизни
(Притчи 4, 23).

На работе торчим мы до вечера,
В Новый год счастья нового ждем.
Вдруг нахлынет тоска безконечная — 
Не держи ее в сердце своем,

Шеф орет, муж с друзьями встречается,
Офис, рынок, трамвай, снова дом…
Суета эта век не кончается — 
Не держи ее в сердце своем.

Просто вспомни, как маленькой девочкой
Шла вдоль берега с мамой вдвоем,
И весь мир каждым камнем и веточкой,
Каждой птицей пел в сердце твоем.

Ведь бывает же — все вдруг устроится,
Разольется небес водоем,
А над ним — светлый лик Богородицы…
Сохрани это в сердце своем.

Корабль

Шел корабль без компаса и карты
На восток, где Солнце Правды встало,
Пассажиров его миллиарды
Спали, плакали, ругались и мечтали.
И у каждого своя каюта,
Что дана ему от самого рожденья,
Каждый жизни мог своей минуты
Тратить на вражду или смиренье.
Были и такие пассажиры,
Что в каютах стали бесноваться — 
В трюме пробивать сквозные дыры,
И корабль начал разрушаться.
Каждый грех звенел в борта ударом:
Кто-то пил, а кто блудил с девчонкой,
Кто-то наполнял шприцы угаром,
Кто-то убивал внутри ребенка.
«Эй, безумцы, мы же все утонем!» — 
Люди им испуганно кричали, — 
«Вспомните, случилось что в Содоме!»
Но из-за дверей им отвечали:
«Это наши личные каюты,
Мы свободны делать все что хочешь!»
Шел корабль по водам страшным, мутным,
По границе между днем и ночью.

Сергей Грешников

Рис. Валерия Спиридонова

23.03.2007