‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Патриарх Тихон

Главы из романа.

Начало см.

Когда Святейший открывал глаза, он прежде всего видел замороженное оконное стекло, матово светящееся в утреннем свете. За ночь мороз успевал разрисовать окно подобиями пальм, горных ущелий, рек, покрытых льдом.
Святейший садился на больничной кровати и теперь видел икону Богородицы, стоящую в углу больничной палаты, на тумбочке. Икона была храмовая, ее принесли из Зачатьевского монастыря, что находился рядом с частной клиникой Бакуниных, где лежал Патриарх, на Остоженке.
Икона, освещенная светом неугасимой лампады, вызывала в Патриархе одно и то же чувство — с самого раннего детства. Это была радость, смешанная с теплым, тихим трепетом, который прежде он не стремился определить словами, да и не было потребности в этом. Но с годами, когда он умел найти нужные слова, чтобы выразить то, что переживал, он для себя определил чувство встречи с иконой Богородицы, как бы она ни была изображена — с Богомладенцем или без Него, пронзенная семью стрелами, или вся украшенная цветами, или над полями со спелой пшеницей, или склоненная, в неземном повороте головы, с тем отрешенно-грустным и нежным выражением на Ее Пречистом Лике, — определил это чувство как небесный свет.
И когда погружался в молитву, как в воду или воздушное пространство, доска, на которой был написан Лик Богоматери, исчезала и Пречистая словно была перед ним, на том отдалении, когда видишь Ее, но не смеешь приблизиться, когда теплые слезы появляются на глазах, и колени твои не чувствуют пола, и ты как будто поднимаешься в воздух и паришь, и это есть то, что называется счастьем.
Так бывало в алтарях разных храмов, где молился Святейший, с того времени, когда он еще учился в Псковской семинарии, был высоким, белокурым, с тихим взором голубых глаз, выражением детскости и приветливости, которое у него осталось на всю жизнь.
Там же, в семинарии, где он уже преподавал, в декабрьский день четырнадцатого числа, когда ему миновало двадцать шесть лет, постригали его в монахи. Многие в городе знали его, сына протоиерея Иоанна Белавина, потому что редкой одаренности отрок Василий, ставший преподавателем семинарии Василием Ивановичем, читал лекции столь яркие, что послушать их приходили и сами преподаватели, и миряне.
На постриг собралось так много народа, что пол семинарской церкви, которая находилась на втором этаже, пришлось подпереть бревнами — боялись, что пол провалится под тяжестью людей.
И вот когда Епископ Псковский и Порховский Гермоген трижды вручал Василию ножницы и забирал их у него и постриг ими, когда монахи облачали нового инока и передавали ему свечу, крест и Евангелие, когда он получил имя в честь Святителя Тихона Задонского, он встретился взглядом с Богородицей — икона оказалась прямо перед его глазами. Она словно смотрела на него, как вот сейчас, в больничной палате частной клиники Бакуниных, в Москве, на Остоженке.
Тихонько постучали в дверь.
— Аминь, — сказал Патриарх, и тогда в палату вошла Наташа, принесшая завтрак.
— Что, дочка, много народу сегодня? — спросил Патриарх.
— Есть которые с ночи ждут. Которых в сени пустили и которые на улице мерзли.
Патриарх посмотрел на замерзшее окно — пальмы, горы и ледяные реки слегка, но все же подтаяли.
— Зови тех, которые на улице, и которые немощные — в первую очередь. И как они узнали, где я лежу?
— Наши Православные все про вас знают. И что у вас грудная жаба, и что зубы болят.
— Да, опять болят, Наташенька. В груди пока ничего, а вот зубы уже начинают ныть. Как примем людей, так врача надо.
Первой посетительницей оказалась старушка, перепоясанная старым платком, в шубейке, покрытая еще одним платком, тоже видавшим виды. На ногах валенки с кожаными заплатами, истертыми, потрескавшимися. Она безпрерывно кланялась и тяжело дышала и все силилась произнести что-то, но никак не могла.
— Да ты погоди, родная, платок развяжи. Поди замерзла? Сейчас тебе чаю нальют, согреешься. Ну иди сюда, благословлю. Что у тебя? Знаю, знаю, горе. Нынче у всех горе. А ты молись, терпи. Что же делать, милая? Кормилец, поди, умер? А дети где? Тоже убиты? На войне, поди? Вот ведь наказание, какое Господь нам попустил. Ты знаешь, почему. Потому что забыли Бога. И стар и млад. Как отступились, прямо диву даешься — хуже народа Израилева, который золотого тельца выбрал. Помнишь, когда из плена египетского их Моисей вел?
Старушка развязала наконец головной платок, оказалась в другом, матерчатом. Святейший с большим трудом усадил ее на табурет, сам сел напротив, на такой же.
— Ну? Откуда ты?
Старушка сказала. Старика ее, оказывается, расстреляли красные. А три сына ее действительно на войне убиты. Четвертый куда-то пропал. Говорят, уехал сюда, в Москву. А где его искать? Без него только помирать. Да и помирать не страшно — лишь бы с Алешкой проститься. Самый последний всегда самый любимый…
— Знаю, знаю. Найдешь ты его, хоть и большая Москва. Сейчас мой человек придет, отведет тебя к комиссарам этим. Они весь народ учитывают.
Старушка слушала его и понимала лишь то, что сам Святейший с ней разговаривает. И вправду говорили, что он простой, ласковый.
Потом была еще одна старушка, у которой пропала корова, потом староста церкви, разграбленной властями. Там сельчане пытались защитить храм, их всех побили — многих насмерть.
В день Патриарх принимал до пятидесяти человек. Когда уставал, ложился на кровать, говорил с просителями лежа.
Горе, как волны морские, накрывало его с головой. Иногда он плакал вместе с пришедшими к нему — как вот с этой женщиной, у которой и мужа, и детей расстреляли только за то, что они были верующими и не пошли на общее собрание, а пошли в церковь, потому что был праздник Сретенья Господня.
К обеденному времени он изнемог и отметил про себя, что силы его на исходе. Раньше такое состояние приходило к вечеру, а то и к ночи. Но в последние годы, особенно после тюрьмы, все сильнее давила грудная жаба, все меньше оставалось сил, все чаще он ощущал слабость в ногах.
В палату вошел Митрополит Петр, и Святейший радостно улыбнулся.
— Слава Богу, ты пришел — как раз о тебе думал, — сказал Святейший, обмениваясь с Митрополитом братским целованием. — Надо нам с тобой неотложные дела закончить, а то, глядишь, усну вечным сном, так ослаб.
— Что вы, что вы, не время вам сейчас уходить, — торопливо сказал Митрополит, глядя на исхудавшее лицо Патриарха, руки с морщинистой, старческой кожей на кистях.
— Да, года два-три мне бы пожить надо, чтобы с властями управиться хоть как-то, — Патриарх лег, подняв подушку так, чтобы было удобно разговаривать и видеть Митрополита. — Но что поделаешь, время мое подошло к концу. Не перебивай, слушай. Ты остаешься местоблюстителем Патриаршего престола. Все дела тебе придется решать, потому что Митрополита Кирилла вряд ли скоро выпустят. А могут и убить. И тебя могут сначала посадить, будут склонять к сотрудничеству. Тут надо помнить вот что. Не отступать от канонов ни при каких обстоятельствах — стоять до смерти, — Патриарх хотел приподняться, Петр быстро склонился к нему, поправил подушку. — Да, так лучше, вон ты какой — сильный, крепкий… Дай Бог тебе и крепости духовной — такой же, как телесной. Погоди, погоди — я верю в тебя. Всегда верил, еще с Петербурга, когда ты костюмы мирские носил, — Патриарх улыбнулся, вспомнив, каким был статным и представительным ревизор духовных школ Петербурга Петр Полянский. — Вы остаетесь хранить Патриарший престол втроем: Кирилл, ты, Агафангел. Если Кирилла изолируют так, что он с вами не сможет связаться, управление на тебя ложится. Если ж тебя будут в тюрьмах держать и всякие условия ставить, ты управление временно передаешь Митрополиту Агафангелу. Коли и он в узилище будет, подберешь другого — Митрополита Сергия или кого-то из Архиепископов, по усмотрению.
Патриарх перестал говорить — видимо, ему стало плохо. Он положил руку на грудь — болело левое легкое.
— Врача надо, я сейчас, — Митрополит встал, но Патриарх движением руки остановил его.
— Подожди, поговорить надо. Потом врача… Слушай. Если б ты знал, сколько мне пришлось передумать, прежде чем идти им на уступки! Они, бесы эти, становятся все изворотливей и хитрей. Не вышло с обновленцами, живцами этими, так они новые сети плести начнут. Цель их ясна — обезглавить Церковь, чтобы рассеять все стадо. Вот тут и надо вести брань такую, чтобы, несмотря на уступки им, Церковь сохранить. Это такое тяжелое дело, Петр! — он протянул руку к Митрополиту, и тот взял ее, легкую, слабую, подивившись, как в таком немощном теле живет сильный дух. — Кто определит, где граница, за которую нельзя переступать? Мучили они меня злее, чем каленым железом. Я — помнишь, конечно, — даже их бумагу подписал, где мое отречение от анафематствования власти. И что?
— Святейший, народ все понял.
— Погоди. Кирилла опять арестовали, расстрелы не прекратили. И тебя будут мучить так же. Ловушки строить. Вот тут и смотри. Делай выбор, на мудрость твою полагаюсь… А ты молись и слушай, что тебе сердце подсказывает.
Митрополит склонился и поцеловал руку Патриарха.
— Петр… Помни, что имя твое значит — камень… «На сем камне Я создам Церковь Мою»… Так сказано было…
— Я помню.
— И еще помни… Народ ослеплен, пойдет и дальше за новыми вождями. А кто не пойдет, того будут гнать кнутами. А непокорных убивать. И много крови прольется — как уже пролилась. И на крови всех мучеников восстанет Церковь Божия. Но, думаю, нескоро это будет…
Скажи сейчас кто-нибудь: «Умри, и Патриарх будет жить», — Петр, не задумываясь, сделал бы так. Потому что никого в целом мире не любил душою он так, как любил Патриарха. Еще с той поры, когда был Петром Федоровичем Полянским, ревизором в Петербурге, и на квартире его бывали многие замечательные люди из духовенства, в том числе и Святейший, бывший тогда Архиепископом Литовским.
Петр Федорович отличался живым умом, обаянием того типа русского интеллигента, который образованность, глубокие знания умеет сочетать с непринужденностью в общении, тактом и хлебосольством. Потому у него в квартире было много людей, которые любили духовные беседы, общение и ту сердечность, которая всегда царила в доме Петра Федоровича.
Он был участником в судьбоносном Поместном Соборе, когда на Патриарший престол взошел избранник Божий — Тихон. Все запомнилось Петру Федоровичу — в особенности 5 ноября 1917 года. Храм Христа Спасителя, вмещавший в себя двенадцать тысяч человек, в тот день был полон. Митрополит Киевский и Галицкий Владимир вложил в специальный ковчежец жребии с именами троих кандидатов на Патриарший престол. Ковчежец опечатали, поставили на солею, перед Владимирской иконой Божией Матери. После Литургии Митрополит поднял ковчежец и встряхнул его. Из алтаря вышел старец Зосимовой пустыни иеромонах Алексий. Это был затворник, прибывший в Москву, чтобы исполнить Божию волю. Помолившись перед Владимирской вместе со всеми, кто был в храме, старец подошел к ковчежцу, который вскрыл Митрополит, и вынул оттуда жребий, передав его Митрополиту Владимиру.
Владыка снял с пергамента, завернутого трубочкой, резиновое кольцо, развернул пергамент и прочел:
— Митрополит Московский и Коломенский Тихон.
А потом уже в конце ноября, на праздник Введения в храм Богородицы, в Успенском соборе Кремля состоялась интронизация Патриарха Тихона.
Кремль был изранен безсмысленным и жестоким обстрелом из артиллерии, который учинили большевики. Западная стена Успенского собора пробита снарядом, раны на других соборах священного Кремля.
И что особенно запомнилось будущему Митрополиту, так это оторванные руки на Распятии в Успенском соборе. Ему тогда подумалось, что это новая власть так же, как тысяча восемьсот восемьдесят четыре года тому назад, на Голгофе, принялась глумиться над Спасителем. Они, «воинствующие безбожники», как чуть позже назвал борцов за новую жизнь Миней Израилевич Губельман, вошедший в историю большевизма как Емельян Михайлович Ярославский, автор «Истории ВКП(б)», редактор журнала «Безбожник», похороненный здесь же, у кремлевской стены.
И в холодном святом соборе запомнились слова, сказанные Святейшим:
— Господи, сыны Российские оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, стреляли по храмовым и кремлевским святыням, избивали священников Твоих… И Господь как бы говорит мне так: «Иди и разыщи тех, ради коих еще стоит и держится Русская земля…»
И среди этих разыскиваемых оказался и он, Петр Федорович, которого Патриарх призвал на служение Церкви. Приняв монашеский постриг, священство, потом епископство, он становится помощником Патриарха по управлению Церковью. В это время начинаются казни, расстрелы, тюрьмы, ссылки русского духовенства.
И вот теперь уже Митрополит Крутицкий Петр сидит у постели умирающего Патриарха, и на него возлагается ответственность за Патриарший престол.
— Иди, Петр, теперь все тебе сказал. Храни тебя Господь.
Митрополит ушел, и Святейший подумал о том, что теперь, пожалуй, можно и к врачу. Он послал Наташу узнать, свободен ли зубной врач. Оказалось, что тот готов принять Святейшего.
«Всегда был занят, а сейчас свободен, — подумал Патриарх, идя по коридору больницы. — Ну ладно, как Бог дает».
Не хотелось ему лечиться у этого врача, но боли, налетавшие внезапно, совсем измучили Патриарха. Идти искать другого врача не было ни сил, ни возможности. Этот, рыжеватый, коренастый, небольшого росточка, надменный и угрюмый, имел выражение, словно поел чего-то нехорошего. Но сейчас, когда в кабинет вошел Патриарх, он почему-то засуетился, постарался даже изобразить улыбку.
— Что это с вами? — спросил Патриарх, усаживаясь на стул. — На себя не похожи.
— Да? Почему?
— Сегодня вы чем-то крайне озабочены.
— Я всегда озабочен, позвольте заметить. Больными. Сейчас вот вами. — Лицо его приняло обычный угрюмый вид, но от Патриарха не ускользнуло, что он все же взволнован, хотя и старается держать себя в руках.
Заставив Патриарха открыть рот пошире, он сказал, что образовался нарыв около больного зуба. Нарыв придется вскрыть, тогда и вырвать зуб. Будет больно, поэтому придется сделать укол новокаина.
Когда он делал укол, Патриарх заметил, что на руках зубного врача рыжие волосы.
— Минуточку терпения, — сказал врач, и в это время голова у Патриарха закружилась, ему стало дурно. Он закрыл глаза, но дурнота не проходила. Врач потащил больной зуб на себя, выдернул его. Патриарх в это время потерял сознание и упал бы, если бы врач не успел подхватить его. Вдвоем с помощником они уложили Святейшего на скамейку, стоявшую у стены. Позвали санитаров, чтобы Патриарха на носилках отнести в палату.
Когда операция закончилась, в кабинет заглянул молодцеватый человек в наброшенном на плечи халате, военной выправки.
— Ну? — Он вопрошающе смотрел на доктора.
Тот утвердительно кивнул, покривив толстые губы на своем угрюмом лице.
— Протянет несколько дней. Такую дозу и здоровое сердце вряд ли выдержит.
— Смотрите, мы ведь проверим, — сказал человек.
— Чего тут проверять, когда он сознание потерял почти сразу после укола, — врач подошел к умывальнику в углу комнаты и стал мыть свои волосатые руки.
И вдруг вспомнился ему умывающий руки Понтий Пилат — врач был образованным человеком.
Патриарх между тем долго не приходил в себя. Когда же очнулся, уже наступила ночь. Он не сразу понял, где находится. Но взглянув на лампадку у Лика Богородицы, вспомнил все — и врача, и укол. Сейчас на пустом месте, где был зуб, образовалась сукровица, и десна снова болела.
«Может, к утру пройдет», — подумал он и закрыл глаза, попытавшись заснуть. Не спалось, и мысли его вернулись к Митрополитам Петру, Кириллу, Агафангелу. Опять он стал думать, как они будут обходиться без него, что еще надо сделать.
Отослать мантию к Петру — он поймет, что вместо него надо отслужить Литургию в Богоявленском храме в Елохове. Жаль, что самому уже не придется служить праздничную Литургию — наступало Благовещение Пресвятой Богородицы.
На Благовещение мальчишкой он выпускал из клетки птиц, которых брал на зиму. Это были синички, щеглы. Птицы весело выпархивали из клеток, и все домашние смотрели, как они улетают в весеннее небо. И на душе было радостно — оттого, что небо голубое, что опять пришла весна, что птицам дана полная свобода после зимы — лети куда хочешь. Можешь и вернуться — на что надеялся Вася, смотревший на щегла, усевшегося на соседнем дереве. Но щегол, видимо, набирался сил. Вспорхнул — и улетел.
«Вот так и душа моя отлетит. Богородице Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою…»
Постучался новый помощник, он разрешил ему войти. Умывшись, попросил его читать всю службу Богородице.
Смотрел на окно — лед почти растаял, исчезли пальмы, и горы, и ледяные реки. Открылся синий простор, и ему захотелось, чтобы распахнули окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха.
Но сделать этого было нельзя.
Помощник кончил читать. Святейший попытался встать, но не смог. Он почувствовал, что боль в груди усилилась. И десна снова начала нестерпимо ныть. Келейник, видя страдания Патриарха, позвал врача.
Этот врач, знакомый Патриарху, производил впечатление совсем иное, чем тот, зубной.
— Давайте-ка я вам введу морфию, — сказал врач. — Все-таки боль не так будет мучить, а?
— Давайте, — согласился Патриарх.
Сделали укол, Патриарх забылся. Потом он очнулся и в волнении спросил:
— Который час?
— 23 часа 45 минут, — сказал доктор. — Как вы, Святейший?
— Скоро наступит ночь, темная и длинная, — внятно сказал Патриарх.
Он откинул голову и вновь увидел Лик Богородицы.
И как во время молитвы, когда исчезала доска и Пречистая парила в воздухе, так и сейчас Она смотрела на него тихим, всепонимающим взглядом.
Небесный свет пролился на Патриарха Московского и всея Руси Тихона. Душа его отлетела — как птица, выпущенная из клетки в бездонную синеву.

Алексей Солоницын
г. Самара
05.10.2007

Рис. Германа Дудичева



929
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
5
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru