«Шишкин — художник народный»

Настоящий художник порой влияет на нас прикровенно. Становится частью детства, частью жизни. Кто из нас не ел в раннем детстве этих замечательных, тающих во рту конфет «Мишки в лесу»?
И только спустя годы, обнаружив эту картину в лучшем собрании русской живописи — Третьяковской галерее — мы вспомним о впечатлениях детства.
«Утро в сосновом лесу» — картина вообще уникальная, картина-знак. Когда от искусства требовали идеологичности, пафоса и созидания, душа отогревалась на этом добром пейзаже. Тогда мы не знали, что писал эту картину человек Православный, с детства вместивший в свое сердце Святую Русь.

Вера — всему начало

Древние земли Прикамья известны своей богатой историей. С незапамятных времен здесь жили то славяне и болгары, то правили татарские князья да ханы, то устанавливалась власть Московского единодержавия. И все же богатейшее культурное наследие края связано с именами людей Православных, чьи Богом данные таланты украшали города и селения, умножали славу этих мест, не единожды сохранявшихся от вражеских нашествий горячими, изливающимися из самого сердца народного, молитвами Спасителю. Неспроста и свой рассказ о великом художнике земли русской Иване Ивановиче Шишкине Заслуженный работник культуры Республики Татарстан, бывший безсменный в течение четверти века директор дома-музея художника на его родине в Елабуге (ранее село Трехсвятское, Татария) Светлана Васильевна Бобкова начала с истории воздвигнутого по повелению Иоанна Грозного в версте от города Троицкого мужского монастыря: невозможно, повествуя о прошлом этих мест, не говорить о вере жившего здесь народа.
— После закрытия монастыря (а просуществовал он более двухсот лет) главный — Троицкий — храм обители был перенесен на городское кладбище, — рассказывает Светлана Васильевна Бобкова. — В этом храме многие годы, до конца дней своих, служил старостой отец художника Иван Васильевич Шишкин; сюда семья отдавала и положенную церковную десятину. В воскресные дни и в праздники семейство Шишкиных в полном составе непременно в числе первых являлось на Богослужения, младшие молились наравне со взрослыми — в каждом детском сердечке Иван Васильевич и Дарья Романовна сумели возжечь искорку веры.
По повелению церковного священноначалия и стараниями старосты вместо обветшавшей к тому времени деревянной Троицкой церкви были собраны немалые средства на возведение новой — каменной ротондовой. Оставшуюся после строительства небольшую сумму денег Иван Васильевич положил на хранение в Спасский собор, где находилась великая святыня тех мест — чудотворная икона Спаса Нерукотворного, не раз спасавшая Елабугу от разорений.
Однако воссозданному благочестивыми жителями кладбищенскому храму не суждено было пережить «красные» гонения на веру: его уничтожили вместе с могилами, где и поныне покоится в безвестии прах именитых горожан, немало потрудившихся ради блага родной земли.

Шишкины — старожилы этих мест

Издавна Елабуга славилась патриархальностью уклада жизни купеческой знати и рядовых своих жителей. Крепкими были Православные традиции и в большом роду Шишкиных — старожилов этих мест. Отец художника, Иван Васильевич, сам вырос в глубоко верующей семье и детей своих воспитал в отеческой вере. Он был у родителей вторым ребенком из пяти. Любимым занятием по вечерам в доме детства отца художника было чтение Житий святых — оно западало в душу, питало воображение. Потому, наверное, чтение на всю жизнь стало любимым занятием Ивана Васильевича. В преклонном уже возрасте он составил «Историю города Елабуги», которая и сейчас переиздается и с интересом читается. Будучи трижды избиравшимся городским головой, Шишкин на собственные средства построил для елабужан деревянный водопровод, часть которого действует и поныне. В основном на свои сбережения в 1867 году отреставрировал разрушавшуюся башню болгарского городища близ Елабуги, где и находился когда-то на месте древнего капища вышеупомянутый Троицкий монастырь.
Купец второй гильдии, торговавший хлебом, Иван Васильевич Шишкин интересовался техникой и историей, увлекался археологией. Он притягивал людей правдолюбием, крепкими нравственными устоями, деловым и верным взглядом на жизнь. О себе говорил: «…всякому желал я добра и желал бы всякому угодить и никому ни в чем возможном не отказать. Даже старался всячески, чтобы никто по возможности от меня неудовлетворенным не отходил…». Мама художника Дарья Романовна всю жизнь посвятила воспитанию детей, заботам о доме. После воскресной Литургии на обеденном столе в кухне дома Шишкиных, как правило, пыхтел самовар: это мать семейства поджидала и кормила нищих — таков был обычай, соблюдаемый во всех елабужских купеческих семьях в память об отошедших ко Господу сродниках…

Во все полотно — Матушка-Русь

И вот в один из морозных январских дней 1832 года Иван Васильевич запишет в своем дневнике: «…генваря 13-ой, в среду, в начале 12 часов ночи родился сын… крестил его Шишкин Иван Васильевич (родственник Ивана Васильевича)… с дьяком Павлом». При крещении младенцу, шестому ребенку в семье, которому было даровано Богом стать великим художником, дали имя Иван…
Прожил мальчик в родительском доме до двадцати лет, здесь окончил уездное училище, а затем Московское училище живописи и ваяния и Петербургскую академию художеств. Помимо великолепного таланта пейзажиста, Шишкин обладал также большим и редким в то время мастерством офорта. Его художественный дар порой гораздо ярче обнаруживается в одноцветных рисунках и офортах, нежели на полотнах, выписанных множеством красок.

— Когда в почти двадцатилетнем возрасте молодой Шишкин впервые отправился во главе хлебного каравана по Каме в сторону Москвы, — продолжает рассказ Светлана Васильевна, — он все время сидел на палубе и зарисовывал проплывающие мимо величавые храмы, устремляющие к небу высокие, увенчанные крестами купола и колокольни. Но время не сберегло для потомков эти работы — они сгорели в огне городского пожара середины XIX века, уничтожившего тогда пол-Елабуги.
Вот словесный портрет Ивана Ивановича, составленный человеком, хорошо знавшим его: «…с виду суровый, на самом деле добряк, по внешности волостной старшина, на самом деле тончайший художник. Наружность его была типично великорусская, вятская. Высокий, стройный, красивый силач, с зорким взглядом, густой бородой и густыми волосами».
По какой-то нелепой причине сегодня над могилой художника не высится Православный крест. А в тот далекий, растворившийся во мгле веков день похорон у места будущего упокоения живописца звучали слова: «Иван Иванович, ты был чистым и крупным художником, истинно русским человеком… Твои картины будут вызывать восхищение и удивление и во многих разбудят хорошее чувство патриотизма… Благодарная Россия никогда тебя не забудет». На могиле поставили крест и зажгли свечи…» (Лев Анисов, «Шишкин», из серии «ЖЗЛ», стр. 300). Сердце художника остановилось 8 марта 1898 года в Петербурге, во время работы над картиной «Краснолесье»; было ему шестьдесят пять…
Так изначально сложилось в судьбе большого мастера, что из окон родительского дома, приветливо белеющего на взгорке набережной, однажды вдруг открылась ему разлитая вокруг Божественная красота — безкрайние синие дали, могучие сосновые леса, заливные луга, величаво несущая воды Кама. С младенчества образы родных мест переплелись в душе Вани с той самой, Незримой Божией Красотой, которая виделась ему в каждом кустике, в каждом листочке. Она настолько переполняла его сердце, что силою Боговдохновенного дара, точностью и свежестью красок, ловкостью мазка выплеснулась на великие полотна, запечатлевшие во всей красе нашу Родину — Матушку-Русь.

«Душу народную не обманешь…»

— Светлана Васильевна, стиль художественного творчества Ивана Ивановича нередко расценивают как «голый реализм». Вы согласны с таким определением?
— Вполне. Это же живой, Православный реализм. Все, что изображал на полотнах Иван Иванович, — отражение Божиего мира, Его творения, величественного и прекрасного. Но Шишкин был все-таки художником, и есть мнение, что он в своих работах что-то зашифровал. Специалисты сегодня ищут в его произведениях сакральное, своего рода предсказания. А мне однажды было дано видеть нечто необычное. Имеется в доме-музее художника его этюд — неброский предосенний пейзаж. В тот период он размещался на северной стороне дома, а освещался с южной. И вот как-то днем из-за горы появилась огромная черная туча, в доме стало очень темно. В этот момент я неспешно проходила мимо этюда (а я любила бродить по музею, осматривая все словно в первый раз) и увидела, что из глубины пейзажа исходит яркий пучок света. Столь необычное предгрозовое освещение в доме дало возможность увидеть картину в ее истинном свете — что именно она из себя представляет по замыслу художника. Разве это не тайна, не загадка какая-то?
Вообще, пейзажи, особенно скромные, не выделяющиеся ярким колоритом, нужно не сразу охватывать взглядом. К ним нужно подходить долго, внимательно разглядывать, и тогда, возможно, откроется нечто необыкновенное.
— Ивана Ивановича величают певцом русского леса, а ведь лес — это непостижимая тайна…
— Как-то ленинградцы прислали мне в подарок книгу. Ее автор — последний председатель Товарищества передвижников — сообщества художников, организованного в середине XIX века. Уже в советское время этот самый автор опубликовал воспоминания одного из живописцев того времени. В них рассказывается, как однажды тот привез из деревни в Петербург свою матушку, обыкновенную крестьянку. Привел ее на выставку картин, где размещались пейзажи Шишкина. Она стояла и долго-долго их рассматривала. Когда сын подошел и тихонько спросил ее, что же это, она ответила: «Это, сынок, храм Божий»…
Недаром ведь и космонавты берут с собой в полеты репродукции шишкинских полотен. А одна из моих добрых знакомых, переводчица по профессии, рассказывала, как однажды во время длительного пребывания в Индонезии она приехала в одно из агентств заказывать авиабилеты в Россию. Открывает дверь и вдруг видит — со стены на нее смотрит большая репродукция картины Шишкина «Зима»! И так на нее повеяло родным, что от неожиданности она остановилась как вкопанная, не в силах оторвать глаз от увиденного. А потом чуть ли не каждую неделю приезжала туда любоваться шишкинской русской зимой. Эстеты и искусствоведы могут как угодно рассуждать об искусстве, а душу народную не обманешь.

Подвижники

— Шишкинское музейное дело в Елабуге начиналось с вас…
— Были и до меня люди неравнодушные. Например, краевед, преподаватель гимназии Иван Ефремов мог еще в 1919 году открыть здесь исторический музей. Он собрал замечательную коллекцию предметов истории. Накануне Великой Отечественной войны на втором этаже дома Шишкиных заработала школа радистов, а первый этаж отдали под собранную Ефремовым коллекцию экспонатов. С 1941 по 1962 годы второй этаж занимали детские ясли, где, естественно, готовили еду, стирали, купали детей со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В 1946 году музей в доме Шишкиных возглавила приехавшая из Казани Мария Александровна Сухаревская, которая была дружна с нашей семьей. Я частенько бывала с мамой в музее. Так постепенно в мою жизнь входил Шишкин. А по-настоящему я осознала, что это за величина, когда студенткой библиотечного техникума ходила во время практики в 50-е годы прошлого века пешком через поля, луга в Елабугу из дальнего села Утяганова — времени для раздумий было предостаточно. И однажды я вдруг поняла, что хожу по той самой земле, где ходил с мольбертом в руках талантище Шишкин — человек, которого знает весь мир.
Немало трудов положили подвижники музейного дела в Елабуге, в числе которых и сотрудники городского отдела культуры, пока вышел Указ об организации мемориального дома-музея Ивана Ивановича Шишкина — филиала Государственного музея изобразительных искусств Татарстана. Я начала работать экскурсоводом в музее 2 марта 1962 года, а 3 марта состоялось его открытие, тогда еще — в виде стендовой экспозиции в пяти комнатах нижнего этажа, где было выставлено девятнадцать подлинных работ Ивана Ивановича. После того как из дома выселили ясли, освободившееся место на втором этаже ночью занял горком комсомола.
В мае 1964 года меня назначили старшим научным сотрудником с обязанностями заведующей музеем. В то время, до реставрации, музей никого не интересовал, да и весь коллектив был два человека — я да смотритель. Дом находился в плачевном состоянии. Как-то во время сильного ночного урагана в щепки разлетелась входная дверь. Всю ночь музей оставался практически открытым, но никто туда не зашел и ничего не взял.
Постепенно музейные дела продвигались в нужном направлении. Приходилось много ходить по инстанциям, добиваться выделения стройматериалов для ремонта, строительных бригад и техники, но не зря говорят: вода камень точит. И что греха таить, в немалой степени музей в те годы держался и на том, что мой муж никогда не интересовался, куда я деваю семейные деньги. А они уходили на хозяйственные нужды: дрова привезти, распилить — надо нанимать людей. Чем платить? Достаю из кармана и расплачиваюсь — свою зарплату в пятьдесят рублей практически оставляла в музее. Но все это, слава Богу, позади.
— Когда было особенно трудно?
— В самом начале. Первым моим желанием было уйти. Оно появилось, когда я поняла, какие надо иметь силы, чтобы «поднять» музей. Мне казалось, у меня их нет. А еще были планы поступить в академию. Но заболел маленький сын. Куда поеду? Так и осталась. Да и воспитаны мы были в нашей семье в строгости, послушании. Детьми нам не разрешалось много разговаривать ни дома, ни на улице. Что услышали дома — никуда не выносилось. Да и слышали немного — при беседах взрослых детей удаляли. Воспитывались мы мамой — человеком крещеным, жившим по нормам Христианской морали, хотя она и была коммунистом. Звали ее Елена Лаврентьевна, в девичестве Малюгина, по мужу — запорожскому дворянину — Натарченко.

Родовое гнездо

— С помощью каких исторических источников восстанавливались интерьеры шишкинского дома?
— Это были рассказы очевидцев, в первую очередь внучатой племянницы Ивана Ивановича Шишкина — Ольги Павловны Гвоздевой. Именно она в 1965 году, будучи уже благообразной старушкой, прибыла в Елабугу взглянуть еще раз на родовое гнездо. Это произошло через двадцать пять лет после ее отъезда в Москву из Елабуги. Думала увидеть руины, а перед ее глазами предстал хоть и не отреставрированный, но ухоженный дом, который Ольга Павловна в тридцатые годы сберегала вместе с братом Алексеем. Алексей был служащим Моссовета и все свои заработки отдавал в налоги за шишкинский дом. И все же в 1937 году они съехали на квартиру, а особняк передали в распоряжение государства. Ольга Павловна и ее дочь Елена Владимировна многое рассказали о том, каким было внутреннее устройство дома, в каком цвете каждая комната и почему. По словам той же Ольги Павловны, оформлением помещений занимался Иван Иванович. Он помогал материально и всем своим четырем племянницам, среди них и мама Ольги Павловны, которая вышла замуж за небогатого человека, служившего в московском представительстве елабужского купца Стахеева. В качестве приданого к замужеству Иван Иванович покупал племянницам все необходимое — мебель, кухонную утварь, белье.
Мебель для родительского дома он заказывал в Елабуге или привозил из Петербурга. После смерти отца Шишкин получил свою долю наследства — три тысячи рублей деньгами. Я подсчитала, и выяснилось, что все эти средства он вернул в дом в виде различных приобретений. За его счет были сделаны пристройки к дому, им самим спроектированная веранда. Иван Иванович всегда считал: дом его семьи — его дом. Он никогда на него не претендовал, но сердце его было здесь. Однако ж к тому времени, когда начались работы по восстановлению мемориального дома-музея, ничего из того, что когда-то имелось в доме, не было и в помине. Оставались только произведения Ивана Ивановича, даже веранду мы отстраивали заново по фотографиям. Кое-что из вещей передали музею Ольга Павловна с дочерью, что-то приносили елабужане. Так, знакомая моей мамы тетя Ксения пожертвовала небольшой, на три стакана, медный самовар, который она купила у Шишкиных в 1919 году. Ольга Павловна была очень опечалена тем, что не удалось отыскать то место, где после октябрьского переворота Шишкины спрятали картины. По ее воспоминаниям, Елабуга в то время переходила из рук в руки, и всякий раз после выхода в город она с трудом отмывала от крови свои ботинки. Но это уже тема отдельного разговора. В те тревожные послеоктябрьские годы все самое ценное, в первую очередь произведения Ивана Ивановича, Шишкины свозили на свою дачу в Тарловке. Там их и зарыли. Мы с Ольгой Павловной ездили искать это место. Она его или не нашла, или не показала. Я еще уточнила: «А упаковка-то хоть хорошая?» Она сказала: «Хорошая. Веками будет лежать». Но обозначила место близ дачи, где Шишкин любил сидеть писать сосны. Сейчас, говорят, это место обрушилось в Каму.

По стезе веры

— Светлана Васильевна, как вы пришли к вере?
— Совсем не случайным был мой приход к вере. Во-первых, при реставрации дома-музея мне приходилось заниматься поиском сведений о том, какие иконы находились в свое время в доме Шишкиных, изучать имеющуюся в музейной библиотеке литературу по иконописи. Кстати, немалую помощь в этом вопросе оказал отец Иоанн, настоятель Иоанно-Предтеченского храма, что в селе Костенеево Елабужского района (эта церковь закрывалась лишь на несколько лет перед началом Великой Отечественной войны) и его матушка. Наконец, в 1974 году необходимые иконы были приобретены и размещены — на том и завершилась работа по реставрации дома Шишкиных.
Здесь, в музее, состоялась и первая моя встреча с благочинным Елабужского округа Казанской епархии митрофорным протоиереем Сергием Лепихиным — тогда он был еще молодой. Батюшка приехал с Владыкой Анастасием осматривать музей. Вторая наша встреча произошла в Покровском соборе, настоятелем которого является отец Сергий — тогда уже я приводила в храм на экскурсию иностранную делегацию. А в третий раз отец Сергий пришел в мой рабочий кабинет с предложением кому-либо из музейных работников съездить поработать в архиве, собрать материалы по церковным зданиям в Елабуге. Я попросила об этом нашу сотрудницу Надежду Курылеву, и материалы были привезены.
Как-то в один из нелегких периодов моей жизни, когда умер муж и я была не в лучшем состоянии, открывается дверь моего рабочего кабинета, на пороге появляется отец Сергий и говорит: «Сегодня в четыре часа крестимся». Я словно давно ждала этих слов, окрестилась и, слава Богу, вот уже почти двадцать лет жизнь моя неразрывно связана с храмом.
…Образцом крепкой веры была для меня и моя бабушка.

С кистью в руке…

— После того как дом-музей был полностью восстановлен, что стало предметом ваших особых забот?
— Часть вещей Шишкиных оставалась на чердаке, в подвале, — их также отреставрировали и включили в экспозиции. Когда-то в доме Шишкиных стояла фисгармония, впоследствии она оказалась в Спасском соборе, после чего находилась у регента собора, затем ее купила семья Елфимовых. И уже у Елфимовых фисгармонию приобрел музей. А первоначально этот инструмент купил и переправил в Елабугу Иван Иванович. На основании этого и ряда других фактов я прихожу к выводу о том, что последние годы жизни он планировал провести в отчем доме. В 70-е годы он привозил сюда старшую дочь Лидию, и она здесь какое-то время жила. Второй дочери, Ксении, показать родину не успел — умер, когда ей было восемнадцать. Ксения, кстати, как и отец, стала впоследствии художницей.
— Последней работой Ивана Ивановича была картина…
— «Лесное царство» — он и умер за мольбертом. Эту картину еще называют «Краснолесье». Весьма интересна история еще одного знаменитого полотна — «Корабельная роща». В царствование Екатерины проводилась ревизия лесов, растущих вдоль Камы. Вельможа, который занимался этим делом, заприметил красивую корабельную рощу. Деревья были очень чистые, и он сразу понял, что это ценность. На карте он обозначает это место как заросшее мелким кустарником, за гроши выкупает землю и начинает строить здесь поместье. А спустя какое-то время сюда едет по служебным делам историк Рычков и сравнивает это место с картой. Какой же тут мелкий кустарник? В итоге затеялось судебное дело, вельможа не успел поставить дом — все у него отобрали, а роща, естественно, перешла во владение царского двора. Недалеко от этого самого места у Шишкиных работала ветряная мельница и, по-моему, даже водная. Местные жители долгое время помнили, как сюда приезжал Иван Иванович и писал свои «Дубы» и «Корабельную рощу».
Кстати, когда дом-музей Шишкиных посещали высокопоставленные партийные особы, они почему-то в обязательном порядке задавали вопрос о храмах. Несколько раз я слышала: «Почему у вас не работают церкви?» — даже от членов ЦК КПСС, которые в связи со строительством КамАЗа, ЕлАЗа, Нижнекамской ГЭС бывали в Елабуге довольно часто. Я отвечала коротко: «Вопрос не ко мне». Однажды хмурый такой чиновник, указывая на крест над Спасским собором, спросил: «А что кресты-то у вас черные?» Я ответила: «Золота, наверное, нет». — «Как, сусального золота нет? Закажите, сколько душе угодно». И уже через неделю начали золотить крест на Спасском соборе, что возле дома-музея.

Жить по совести

— Вся ваша трудовая жизнь прошла в служении имени Ивана Ивановича Шишкина.
— Иван Васильевич ко всем и ко всему в жизни относился с удивительной теплотой и ответственностью. Он брал подряд на строительство тюрьмы, и вот пишет в своем дневнике: «Тюремный замок вышел теплым и сухим. Перерасход — всего тридцать рублей». Это означает, что тридцать рублей он добавил своих. А по итогам строительства Троицкой церкви у Ивана Васильевича оставалось сто двадцать шесть рублей; какое-то время они хранились в Спасском соборе. И вот однажды он пишет в церковное управление прошение, чтобы взять эти деньги из Спасского собора и куда-то передать. А разве его кто-нибудь контролировал, скажите? Никто, только совесть Божия.
— Иван Васильевич и первый в городе водопровод построил практически на собственные средства.
— О, это были огромные деньги! В своих воспоминаниях он пишет, что жители города пользовались им равнодушно. Я долго не могла понять, почему равнодушно. Оказывается, слово «равнодушно» означало — «с благодарностью», то есть люди не были против этого нововведения. Иван Васильевич отмечает также, что, когда состоялось открытие водопровода, из вертикальной деревянной трубы бил мощный фонтан на шесть саженей — это около двенадцати метров в высоту! Вода собиралась в бассейне, а оттуда уже люди брали ее ведрами. И вот он живописует: старушечки послезали с печей и приехали глядеть на это чудо. Слог у Ивана Васильевича просто удивительный!

Нелегкий крест

Иван Иванович в личной жизни нес очень нелегкий крест. Потери преследовали его одна за другой. Вслед за смертью отца в 1872 году умирает маленький сын Володя, затем любимая жена Евгения Александровна, в девичестве Васильева, сестра художника Федора Васильева. Вскоре умирает сын Костя. Вторая жена Ивана Ивановича, его талантливейшая ученица художница Ольга Антоновна
Шишкина-Лагода, также умирает спустя месяц после рождения дочери Ксении из-за воспаления брюшины. Иван Иванович потрясен жестоким ударом, но не сломлен: работа помогает ему не пасть духом. Заменить мать малышке решилась сестра Ольги Антоновны — Виктория Антоновна; своим чутким сердцем она была заботлива и к девочке, и к Ивану Ивановичу.
Интересный семейный штрих. Когда уже в зрелом возрасте Иван Иванович был вынужден дать согласие на брак своей старшей дочери Лидии с инославным (католиком или протестантом), обрусевшим шведским бароном, он выразил явное свое неудовольствие. Однако дочь унаследовала папин упорный характер, и Ивану Ивановичу пришлось уступить. Впоследствии, несмотря на то что в семье Лидии Ивановны подрастало уже шестеро или семеро детей, брак распался. Причина, по предположениям специалистов, заключалась все же в разности воспитания, полученного супругами. Спустя время Лидия Ивановна повторно вышла замуж за Православного, сербского посла Шайковича, и уехала в Сербию.
Среди ныне живущих потомков рода Шишкиных, по словам Светланы Васильевны, почти все — люди верующие, за исключением той лишь ветви, что идет от брака с инославным бароном.
Светлана Васильевна рассказала еще об одном любопытном эпизоде, связанном с домом Шишкиных. В то время, когда в городе не было ни одной действующей церкви, некоторые богомольные старушки чуть ли не каждый день приходили в музей и тихонько молились, стоя под святыми образами в шишкинском особняке. Когда администрация распознала причину столь частых посещений, распорядилась пропускать старушечек в музей безплатно. Впрочем, и сегодня народ, особенно Православный, тянется к Шишкину: ежегодно в мемориальном доме-музее бывает до пятидесяти тысяч посетителей со всего мира.
Бывшая директор ныне на заслуженном отдыхе. А ведь было время, когда каждое утро спешила Светлана Васильевна в шишкинский дом как в родной. Думается, если б жив был Иван Иванович, он от всего своего чистого и щедрого русского сердца с великой благодарностью пожал бы руку Светланы Васильевны за ее долгое и праведное служение. Потому что трудами таких, как она, подвижников и созидаются Любовь и Правда на земле.

На снимках: И. И. Шишкин. Портрет работы И. Крамского; дом-музей Шишкина в Елабуге; Светлана Васильевна Бобкова в музее; картина И. Шишкина «Корабельная роща».

Ирина Гордеева

28.01.2010