‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Дымка

Новая сказочная повесть для детей, написанная Ольгой Ларькиной.


Новая сказочная повесть для детей, написанная Ольгой Ларькиной.

Неправильный котёнок

Нет, ну кто же тут виноват, если мне попался неправильный котёнок?!
Вчера на природоведении Виктория Александровна сказала, что все кошки так умно устроены, что хоть с какой высоты упадут — обязательно приземлятся на все четыре лапки. Сказать-то всё можно. Я решил проверить.
Ну я же не живодёр какой — не стал сбрасывать котёнка с седьмого этажа, от Серёги Маркова. А с пятого этажа, да в мягкий сугроб — чё ему будет, этому котишке?
И вообще я взял не домашнего котёнка, а уличного, которого всё равно никому не жалко.
Котёнок был серый, в полоску, я слышал, как соседка, которая кормила всех бездомных кошек и котят в нашем дворе, называла его Мурзиком. Вот я и стал подзывать его:
— Мурзик, Мурзик, кис-кис-кис! Иди ко мне, я тебе сосиску дам!
Он-то глупый, как учуял запах сосиски из моего кармана, сразу так и встрепенулся, глазищи огромные стали ещё больше, подбежал поближе и умильно так: «Мя-а-ааааа…» И мяукать-то толком не умеет.
Ну я его за шкирку схватил — и бегом в подъезд. Холодно же, а я без куртки выскочил во двор. Надел, конечно, новый дымчатый свитер, мама говорит, он тёплый, как валенок. А всё равно не разрешает в одном свитере бегать. Вечно только и слышишь: «Надень куртку! Застегнись, не бегай нараспашку! Горло шарфом закутай, простудишься!..» Хорошо, что она как раз ушла куда-то по своим делам — вот я и шмыгнул поскорее за котёнком, пока она не вернулась.
Кто их поймёт, этих взрослых! Сами твердят, что надо учиться, как следует, что настоящие учёные ставят икс… — как их там? — икспири… ну, в общем, опыты. А попробуй только поставить настоящий опыт, разве дадут!
И вот я тащу этого мурзёныша в подъезд, а он как будто почуял, что я его кормить и не собираюсь, давай вырываться, все руки исцарапал! Ух я и разозлился! Ну, говорю, ты у меня сейчас такую сосиску получишь, мало не покажется! Будем с тобой, Мурзёна, отрабатывать приземление без парашюта.
И живёхонько с ним прямо на балкон.
— Чё, — говорю, — вкусненького захотел? Ага, прям вот такой я дурак, чтобы всяких уличных блохастиков кормить! Я и сам сосисочки очень даже люблю!
И съел сосиску. Ещё нарочно помедленнее ел, чтобы этому паршивому котёнку показать, кто тут главный. Ну всё-таки маленький огрызок сунул ему: на, так уж и быть! Он сначала даже не поверил своему счастью, а потом как накинулся — вмиг проглотил! И замурлыкал, прижался ко мне, а сам дрожит. Наверное, от холода.
Ну не для того я котёнка притащил, чтобы ласкаться с ним. Взял опять за шкирятник — он так и забарахтал лапками в воздухе, изворачивается, чтобы выпрыгнуть из рук. Но я подошёл к краю балкона и показываю ему вниз:
— Во  — видишь? Ты у меня щас будешь участвовать в икс… в научном опыте. Щас мы проверим, как это кошки на все четыре лапки приземляются.
Как он запищал, задёргался весь — сам же, дурачонок, и вырвался из рук, и шмякнулся вниз. И совсем не на четыре лапки, а так как-то неловко, грудкой вниз стукнулся о твёрдую снежную корку и немножко провалился в сугроб. Забарахтался там, выполз кое-как и скатился вниз, на тротуар. Хотел подняться на лапки и не смог. Пополз, а сам пищит. Мне даже как-то нехорошо стало.
И чё я этого задохлика взял? Надо было взрослую кошку какую-нибудь поймать, она бы, небось, правильно упала. Да вон — одноухий Пират выскочил из-за мусорного ящика. Щас я его тоже сюда приманю! Я ему крикнул с балкона:
— Пиратка, кис-кис, погоди, не уходи никуда! Я тебя сосиской угощу!
А у него спина бугром выгнулась, шерсть вздыбилась, глазищи сверкнули будто две жёлтые лампочки. Как он зарычит:
— Мр-р-р-рррра-ау!..
И тут чё-то такое непонятное сделалось, что я на ногах не устоял. Голова закружилась, в ушах не то зашумело, не то засвистело, руки-ноги стали как деревяшки, и я так и грохнулся на балконе. Больно так головой ударился, а потом всё поплыло, потемнело… Я уснул. Или отключился, что ли?
Ну в общем очнулся я от того что услышал, как в прихожке хлопнула дверь. И мама, слышу, ругается:
— Ну, Димка, ну оболтус! Дверь на балкон оставил открытой, комнаты выстудил! Придёт он у меня, негодник!.. И куртку опять не надел — в такой мороз нагишом бегает!
Я хотел позвать: «Мама!» — а получилось что–то невразумительное: «Мя… мря…» Язык, что ли, прикусил, когда шлёпнулся?
А мама уже подошла к балкону:
— А это ещё кто тут мяукает?!
И наклонилась ко мне.
У меня просто шерсть стала дыбом на загривке с перепугу, какая же она стала большущая! Прям великанша!
Ше-ерсть?..
На… загривке?!.
Я с ужасом смотрел — и видел одновременно ставший вдруг гигантским балкон, великанскую маму — и свои когтистые дымчатые лапы. Вместо рук! Я опять взвыл:
— Мя-аааа…
А мама двумя пальцами брезгливо схватила меня за шкирку и подняла в воздух. Лапки мои заболтались в воздухе, я пытался вырваться — да не тут-то было! Мама посмотрела на меня таким взглядом, будто я какое-то пакостное грязное существо, а не её родной сын.
— Та–ак, — сказала мама. — Он ещё и котёнка с помойки притащил. Час от часу не легче! И куда его теперь?
Она померила взглядом высоту от нашего балкона до ближайшего сугроба, словно собиралась швырнуть меня туда, и у меня от страха сердце так и рухнуло в пятки. Мне хотелось кричать: «Мам, ты чё — это же я, твой Димка, не надо меня сбрасывать с балкона!» — но из горла вырывался только отчаянный писк.
Мама поморщилась:
— Додумался, он теперь сюда всякую дрянь таскать будет со двора! Пусть и не надеется, я этого писклявого котёнка не оставлю!
И она быстро шагнула в комнату, плотно закрыла за собой балконную дверь, защёлкнула шпингалет и задёрнула тонкую штору. Всё это она проделала, не выпуская меня из левой руки. Оказывается, мамина рука могла быть и такой вот… жёсткой… А когда я пытался высвободиться, она придавливала меня так, что больно-то не порыпаешься!
В несколько шагов мама подошла к входной двери, открыла её — и поставила меня на холодный бетонный пол подъезда, да ещё и легонько отшвырнула от двери (это ей, наверное, казалось — легонько, а я так и покатился кубарем).
Дверь захлопнулась, и я остался в подъезде.
Один-одинёшенек.
Дрожащий от холода и страха.
Я смотрел на свои серые пушистые лапки и не мог поверить собственным глазам (да мои ли они были, эти громадные глазищи, ухитряющиеся видеть не только то, что было прямо передо мной, но и сбоку, и надо мной).
Я… превратился в котёнка!
Как в сказке.
Только сказка эта оказалась ужасно страшной и злой.

«Вон со двора!»

Родная мама вышвырнула меня в подъезд и захлопнула перед моим носом дверь. Хорошо ещё, не сбросила с балкона. Я поёжился, вспомнив, чем окончился мой научный опыт для уличного котёнка.
Да ведь и я теперь — уличный, такой же никому не нужный котёнок!
Уж если мама не захотела оставить меня дома, кто пожалеет бездомного котишку?
В желудке тоскливо заурчало. Проголодался, пока лежал на балконе, на свежем морозном воздухе… Наверное, много времени прошло. И вообще я ведь с утра только и съел эту маленькую сосиску, да и то не целиком. Эх, кто бы дал мне кусочек вкусной ветчины! Или хоть молочка бы налили…
А что, если помяукать под дверью у нашей соседки кошатницы? Вообще-то она Любовь Петровна, но мама называет её кошатницей.
Я ободрился: ничего, вот сейчас поем чего-нибудь у Любовь Петровны, а там… Ну не может же это наваждение продолжаться долго! Как-нибудь расколдуюсь и опять стану мальчишкой. Вот расстроится мама, когда узнает, что сама, своими руками выкинула меня на мороз! Я ведь так, между прочим, и простудиться могу! Да вот уже: кха, кха!..
Немножко покашляв, я направился к соседской двери. Идти на четырёх ногах сначала было не слишком привычно, но ничего — приноровился. Набрал побольше воздуху и изо всех силёнок закричал: «Мя-аааа…» Полноценное «мяу» у меня ни в какую не получалось. Но мне не пришлось долго надрываться, соседка вскоре открыла дверь.
— Кто это тут ко мне пожаловал? — приветливо спросила она. — У, какой хорошенький пушистик, дымчатый! Чистенький, ухоженный — сразу видно, домашний. Потерялся, малыш? У нас тут ни у кого таких красавцев не было.
Она вздохнула:
— Взяла бы я тебя к себе, да куда? У меня и так уже семнадцать кошек! Соседи злятся, пишут жалобы… Нет, Дымок, ты уж прости, покормить я тебя покормлю, а больше ничем помочь не смогу.
И она, шаркая старыми тапками, прошла к себе в квартиру за едой. Я облизнулся в предвкушении сытной котлетки или колбаски.
Но Любовь Петровна положила перед моим носом вонючую рыбью голову. Сырую!.. Я так и закрутил головой, отступил назад подальше от этой нестерпимой рыбьей вони. Запахи стали такими сильными! Теперь я чувствовал даже, чем пахнут мохнатые помпончики на тапках соседки, хоть она и стояла у самой двери.
А Любовь Петровна неодобрительно посмотрела на меня, покачала головой:
— Не хочешь? Ну, значит, не голодный. Извини, голубчик, вискасов у меня нету.
Я хотел сказать ей, что вискаса мне и не надо, и вообще никакого кошачьего корма. Я бы сейчас не отказался от простого мяконького белого хлебушка… Но говорить не получалось. Только тихое: «Мя-а-ааа..» — и всё.
А соседка уже повернулась и ушла в квартиру, унесла рыбью голову. Но вонь так и осталась в подъезде! Она висела смрадным облаком, и я сбежал на три пролёта вниз, чтобы не чуять запах рыбьей головы.
Только и там тоже пахло не сосисками. В нос ударил противный запах от мусоропровода.
От запахов некуда было деваться! Они окружали повсюду. Я притаился у входной двери, и как только кто-то приоткрыл её, выскочил наружу.
Лучше бы я этого не делал!
На улице оказалось не просто холодно — мороз так и обжигал даже сквозь густую шерсть. А лапки-то снизу совсем голые, мягкие подушечки сразу стали примерзать к снежному насту.
Тут ещё и ветер налетел: пронзительный, пробирающий насквозь.
Х-холоди-ина!.. Я рванул что есть духу в ближайшую подворотню, чтобы укрыться хотя бы от ветра.
И тут навстречу мне выступил Пират. Он увидел меня и сразу так и вздыбился, совсем как тогда, когда я хотел заманить его на балкон.
— Ты-ы? — грозно зашипел он. До меня не сразу и дошло, что, оказывается, я теперь понимаю кошачий язык. Я просто ответил:
— Я-а… Здрассте, дяденька Пират…
— Я тебе — не дяденька! Барбос из конуры тебе дяденька!.. — возмущённо рявкнул кот. — А ну брысь отсюда — и чтоб духу твоего не было на моём дворе! Не то в клочья р-разорр-рву!
И так решительно двинулся в мою сторону, что я счёл за лучшее выскочить из подворотни. А кот ещё и лапой указал — вон со двора! Так что я не стал задерживаться, неловко побежал, больно обдирая подушечки лапок о колкие льдинки под ногами.

Голос-невидимка

Я бочком-бочком тихонько протиснулся на соседний двор. Здесь тоже жили уличные кошки и коты, но они словно и не заметили появления ещё одного приблудившегося котёнка, и я чуточку приободрился. В арке между домами я нашёл старую газету. От неё жутко воняло типографской краской, но я решил не обращать на это внимания. И вообще надо же как-то жить.
Эх, как пригодились бы мне сейчас мои не слишком умелые, но всё-таки человеческие пальцы! Лапами было не очень просто сбить в какое-то подобие птичьего гнезда газетный ком. Но зато внутри этого бумажного жилища было потеплее, чем на открытом морозе и ветру. Я свернулся клубочком, спрятал иззябшие лапки под животиком, а хвост обмотал вокруг тела, укрыл им голову. Угрелся и задремал.
Мне снилось что-то жуткое… Одноухий Пират горестно смотрел на того несчастного котёныша, которого я додумался сбросить с балкона. Я было запротестовал: ничё подобного, он же сам свалился! Но чей-то невидимый голос внутри меня сурово оборвал моё нытьё: нет уж, это ты во всём виноват! Если бы ты не потащил котёнка на балкон, он сейчас был бы здоровёхонек! С чего бы ему — забираться на пятый этаж и бросаться вниз! Это, брат, лукавство!
Я и слова такого не слыхал: лукавство. Но сразу догадался, что ничего хорошего в нём нет.
А голос продолжал:
— Вот смотри теперь, как больно бедному Мурзику! Ты всё себя жалеешь: бедный я несчастный, один-одинёшенек, холоднёшенек-голоднёшенек… А о нём ты подумал? У него передняя левая лапка сломана, а правая сильно ушиблена. И лёгкие повредились от удара при падении. И если теперь он умрёт от воспаления лёгких, ты навсегда останешься котёнком!
— Как — навсегда? Я же… челове-ек!
— Ты — человек? Неправда! Человек не бывает таким бездушным. Э, да что ты понимаешь, у тебя все мысли только о себе. Экспериментатор несчастный!
— Ну я же не знал… — канючил я, хоть и понимал уже, что оправдаться не удастся. Этот невидимка внутри почему-то совершенно не жалел меня, а думал только о зашибленном Мурзике. И мне тоже стало жалко Мурзёнка, даже в носу защипало. Я вспомнил, как он плюхнулся вниз, как мучительно карабкался из сугроба и как потом пополз, волоча отбитые лапки…
Я проснулся.
В арке было темно, уже наступила ночь. Кошачье зрение оказалось очень сильным, я прекрасно видел в темноте. Открытый загривок безжалостно теребил ледяной ветер, и я опять съёжился, поджал лапки.
Что же теперь делать?
Есть ужасно хотелось, но перед глазами стояла картина: маленький Мурзик лежит, дрожа, на голом снегу, и ему сейчас куда хуже моего. Я-то здоровый, а он ни еды не может сам добыть, ни питья.
Бедный малыш…
Я вывалился из своего газетного жилища, и сразу задрожал от стужи.
Но Мурзику ещё холоднее! И ведь правда — это я виноват, что он сейчас мучается, а может быть, и вообще умрёт.
А как же я его найду? Как пройду мимо Пирата? Он ведь, если увидит меня на нашем дворе, разорвёт в клочья! Что-что, а уж это я усвоил: он слов на ветер не бросает.
Но Мурзик!..
И я крадучись пошёл к такому знакомому двору.

В поисках Мурзика

На моё счастье, Пирата поблизости не было. Сверкнули чьи-то зелёные глаза, но это был не Пират. Тощая хромая кошка мурзилась над рыбьей головой — похоже, той самой, которой меня угощала добрая Любовь Петровна. Я несмело сделал пару шагов в сторону кошки, она сердито заурчала, вскинулась: не подходи, это моя добыча!
— Простите, — робко начал я. — Не хочу мешать вашему ужину…
— Так и не мешай! — огрызнулась кошка.
— Я хотел спросить… Вы не знаете, где сейчас Мурзик… Маленький такой полосатенький котёнок…
— А, тот бедняга, которого злой мальчишка сбросил с балкона? — она нехотя оторвалась от еды, покачала головой. — Не жилец он, не жилец…
Я почувствовал, как глаза мои заслезились от ветра.
— Но где же он? — прошептал я.
— Вон там, — она махнула лапкой в сторону детской площадки. И я, пошатываясь от сбивающих с ног порывов ветра, побежал в указанную сторону.
Котёнка я нашёл возле занесённых снегом качелей. Он лежал в маленькой ямке среди снега и дрожал. У него даже не было сил пищать.
Я медленно подошёл поближе и позвал:
— Мурзик, Мурзик!..
Котёныш открыл глаза, посмотрел, не узнавая.
— Мурзик, тебе очень плохо? — спросил я. Он приподнялся — и тут же со стоном рухнул на животик, больные лапки торчали в разные стороны.
— Бо-ольно!.. — услышал я жалобный голосок.
— Мурзинька, тебе нельзя здесь оставаться, ты замёрзнешь! — сказал я.
— Уже з-замерзаю! — пискнул Мурзик.
— Подожди немного, я сейчас!..
Я опрометью бросился к своему газетному гнезду. Добежав, я вцепился зубами в отвернувшийся край листа и поволок его за собой туда, в когда-то мой, а теперь запретный двор, на детскую площадку. Ветер будто задался целью помешать мне — так и рвал из моих сжатых зубов противно пахнущий лист, сильными порывами лист уносило в сторону от тропинки — и меня вместе с ним. Наверное, семь потов сошло с меня, пока я пыхтя дотащил этот лист до качелей. А потом ещё и втянул на него ставшего таким тяжёлым Мурзика.
— Ничего, — приговаривал я, — как-нибудь дотащу тебя в свою арку. Там тепло… Ну не совсем тепло, но всё-таки…
Хорошо, что под ногами был утоптанный снег, лист очень медленно, но скользил по нему, и я — сам удивлялся, как, но всё же мог тащить его. О-ох, до чего же тяжело это было! Лист не выдерживал, рвался, оставляя в зубах мелкие клочки старой бумаги. Тогда я стал чередовать: то  — тянуть эти газетные сани, то толкать сзади. Стараясь при этом окончательно не изувечить маленького страдальца.
В очередной раз толкая перед собой лист с Мурзиком, я наткнулся на какую-то преграду. Поднял глаза и… Ой, ма-амочка, передо мной стоял Пират!
Грозный кот встопорщил единственное ухо.
— Та-ак… И куда же это мы тащим котёнка? Ещё позаба-авиться захотелос-сь? — прошипел он обманчиво-сладким голосом. Глазищи кота превратились в узенькие жёлтые щёлочки, хвост ритмично ударял по его облезлым бокам.
Всё обмерло у меня внутри. Разорвёт, точно разорвёт! Бежать, пока не поздно?
Я сглотнул густую слюну.
— Я хочу ему помочь, — тихо промолвил я.
— Спаси-ибо большое, ты уже помог ему утром, — всё так же ласково-смиренно шипел кот. Но я-то видел, какие злобные уголья разгорались в глубине жёлтых щёлочек!
— Я правда хочу помочь! — в отчаянии воскликнул я. — Здесь неподалёку тихая арка, там не так сильно дует.
Угольки погасли. Кот посмотрел на меня внимательным взглядом, будто просвечивая насквозь, потом устало опустил голову.
— А ты не врёшь, — голос его был задумчив и спокоен. — Что ж, ему и правда надо укрыться от ветра. Показывай, где твоя тихая арка. Потащили!
И он ухватился зубами с левого края, а я примостился справа.
Вдвоём мы кое-как дотащили Мурзика в мою арку. Пират покачал головой, фыркнул:
— И это ты считаешь надёжным убежищем? Да ему у качелей было спокойнее! Утром дворник выметет вас обоих метлой, не пожалеет, что Мурзик больной. Нет, давай назад. Видел — там есть маленький домик на площадке? Он почти занесён снегом, дети туда сейчас не ходят играть. Вот там ты укроешь котёнка на время.
И мы потащили Мурзика обратно. Как нам это удалось — не знаю! Если бы не Пират, я один ни за что не сумел бы дотащить весь изодранный лист к игрушечному домику. Но даже сильный кот тяжело дышал, когда мы наконец-то втянули обрывки листа в домик, а я просто рухнул рядом с Мурзиком, не в силах шевельнуться. Котёнок доверчиво привалился ко мне дрожащим тельцем. Пират стоял у входа и молча глядел на нас. Потом проскрипел:
— Пожалел, значит… Ну жалей, ухаживай, брат милосердия. А если он умрёт, я тебя — разорву!
Глаза его скорбно и гневно блеснули, он повернулся и затрусил к мусорному контейнеру. Через несколько минут он вернулся и положил перед Мурзиком почти нетронутое куриное крылышко с хорошими кусочками мяса. Я и сам когда-то, когда был мальчишкой, тоже, бывало, чуть кусну такое вот крылышко — и бросаю недоеденным…
Котёнок открыл глаза:
— Папка! — шепнул он радостно.
Так вот почему Пират так переживал из-за этого малыша! А кот ткнул лапой в угощение:
— Ешь! — буркнул сиплым голосом.
И с самым равнодушным видом лениво вышел из домика.

На добычу…

Притихший на время голод с новой силой набросился на меня. Я слушал, как котёнок смачно грызёт нежные куриные косточки, ноздри щекотал соблазнительный аромат, и в желудке у меня начало резать, словно ножом. И я отправился на поиски еды — предупредив Мурзика, что скоро вернусь.
Он не знал, кто я такой, и всем своим доверчивым сердечком потянулся ко мне, считая своим настоящим другом. А Пират не ради меня хранил мою тайну — жалел сына. Меня-то он бы давно растерзал, если бы не увидел, что я пытаюсь как-то помочь его больному малышу. И хоть теперь и сам я был таким же слабым котёнком, всё же мой прошлый человеческий опыт мог пригодиться. А ведь люди могут очень многое!
И только поэтому кот до поры до времени щадил меня.
Я размышлял об этом, пробираясь по снежному насту к контейнеру с отбросами. Выбирать не приходилось: если я сейчас хоть чего-нибудь не поем, долго мне не протянуть.
И мне повезло!
Прямо на тропинке я увидел брошенную кем-то хлебную корку. Она промёрзла насквозь и была твёрдой и холодной, как кусок льда. Но я вцепился в неё, не обращая внимания на лежащий чуть поодаль пакетик с остатками какого-то корма — не то кошачьего, не то собачьего. Впрочем, боковым зрением я его заприметил и лапой пододвинул к себе поближе. Пригодится! Мурзика надо усиленно кормить. И как только через силу догрыз свою корку, я схватил в зубы пакетик и потащил его к домику.
— А ну стой, ворюга! Это наша территория! — услышал я угрожающие крики. И увидел стайку дворовых кошек, обступивших меня с трёх сторон. Свободным оставался только путь назад, но я не мог отступить! Блаженная сытость, разлившаяся в желудке, придала сил, а в домике меня ждал Мурзик.
И я быстрым движением бросил под ноги пакетик с мясом и уселся сверху. Оскалил зубы, встопорщился:
— Пошли прочь, бродяги! Ничего я вам не дам! Это для Мурзика!
— Смотри-ка, да он ещё не понял! — удивился тощий пронырливый шкет с наполовину оборванным хвостом. — Ну так мы умее-ем объяснять, специально для непонятливых.
— Пойдут клочки по закоулочкам! — подхватил мрачным голосом флегматичный толстяк.
— Что за шум, а драки нет? — послышался знакомый рык, и рядом с толстячком уселся Пират.
— Будет драка, будет! — радостно пообещал проныра. — Точнее, избиение младенца!
— Ты глянь, Пират, — возмущённо вторил ему третий котяра, грязно-серой масти. — Этот сопливый чужак нагло припёрся на наш двор, захватил нашу еду, да ещё и не отдаёт!
— Видишь ли, это он какому-то Муурррзику несёт, — басил толстяк.
У Пирата встопорщились усы.
— Мур-рзику? Это правда? — строго спросил он у меня.
Я ответил:
— Конечно, правда. Я сырое мясо не ем.
— Не ест. Мальчишка не врёт! — раздумчиво проговорил Пират. — Вот что, братва, придётся вам его отпустить.
— Ты чё, Пират! — коты завыли на разные голоса, убеждая хозяина двора в том, что он явно погорячился. Вот — мясо, вот — какой-то юнец, которого отмутузить, чтоб неповадно было, а мясо слопать — и дело с концом! Но Пират рубанул хвостом, пресекая споры:
— Всё! Я сказал — отпустить мальца!
Коты, недовольно поджав хвосты, побрели на помойку. А я опять подхватил пакет с мясом и поволок его к домику, где меня ждал Мурзик.
Пират проводил меня взглядом до самого домика. И когда я уже был у входа, злобно оскалился и тихо, чтобы не услышал Мурзик, рыкнул:
— Ненавижу тебя! Ненавижу!.. Так и знай: умрёт Мурзик — я тебя прикончу!
У меня пакетик выпал из разжатых зубов. Ну что же это такое, я стараюсь помочь котёнышу, а Пират только и грозит. И ведь не помилует, не пожалеет! Убежать, что ли, пока не поздно?
Я вздохнул и подхватил поудобнее изжёванный край пакетика. Прислушался.
Мурзик спал, тихонько постанывая во сне. Я подтащил мясо прямо к его осунувшейся мордочке.
Котёныш учуял мясо и открыл глаза, благодарно пискнул:
— Ды-ымка, спасибо тебе! Какой же ты хороший…
Дышал он натужно, в лёгких хрипело. И есть ему было трудно. Но всё же он подобрал кусочки мяса, до последней крошечки, и ещё вылизал опустевший пакетик. А потом опять провалился в болезненный сон.
Я лежал рядом с ним, стараясь согревать его своим теплом, и думал, что же делать. Как помочь умирающему котёнку?..

Продолжение следует.

Ольга Ларькина
04.02.2010
1017
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
13
5 комментариев

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru