Последние стихи Владимира Осипова

В архиве замечательного Православного поэта Владимира Осипова обнаружены еще не опубликованные стихотворения…

Подборку стихотворений Владимира Осипова († 6 февраля 2010 г.) передала в редакцию его вдова Галина Бузаева. Эти стихи она обнаружила в его записных книжках, бумагах уже после его смерти. Стихи разных лет. Некоторые из них, особенно написанные последними, — о смерти. О его смерти… Приближение которой он чувствовал, к которой готовился… Некоторые строки этих его стихов могли бы украсить собой его изданные поэтические сборники. Но он был очень требователен к себе как к поэту. С публикацией даже лучших своих стихов не спешил. Возвращался к ним, дорабатывал, исправлял. Теперь мы публикуем их такими, какие есть, и некому их подправить, улучшить… Наш друг Владимир, уверены, был бы рад этой своей последней публикации в «Благовесте».
Редакция

***
Время ужин прощальный сбирать
и скорбеть о пропащей судьбине.
Почему же опять и опять
что-то в памяти стынет и стынет?
Время чай нам до полночи пить,
изливать до утра свою душу.
Никогда нам с тобой не забыть,
никогда нам с тобой не дослушать
кроткий шелест осин на ветру,
лето, музыку птичьего гвалта.
Я однажды проснусь поутру — 
ни любимой со мною, ни брата.
Я однажды проснусь поутру
и уйду в запредельные дали.
Я однажды проснусь и умру.
Сколько радости в том и печали.

***
Предпоследнее стихотворение Владимира Осипова.

Никуда мне не деться от этого праздного шума,
никуда не уйти от наехавших разом друзей;
все мои трудодни, все посты, все поездки и думы
с каждым годом тревожней, больнее, трудней.
С каждым годом — года все короче,
с каждым годом жена — все любимей, печальней, нежней.
И уже я живу и пишу — между строчек.
Кто-то скажет: меж датами прожитых дней.

***
Там дом под глинистым обрывом
и вдоль забора лебеда.
Нелегкая поднимет сила
и приведет тебя туда.
Чуть удивится: — Проходите.
Достанет хлеба, молока…
Дороже всех земных открытий
мне нежная ее рука,
что прядь волос со лба отводит,
а больше — больше ничего.
А вечером тебя проводит
до поворота твоего.

***
Какая странная дорога,
какие дивные кусты!
Осталось мне совсем немного — 
каких-нибудь две-три версты.
А раньше думалось далече,
еще успею все сказать.
Ссутулились худые плечи,
но все же надо дошагать.
Еще успею… Пусть тревога…
Чудная птица все кричит.
Какая странная дорога
теряется в глухой ночи.

***
Бренная жизнь отойдет. На исходе.
Нищему духу и здешних хватает мытарств.
Я растворюсь, затеряюсь и сгину в народе
горькой Руси — мне заморских не надобно царств.
Чувство вины, безконечной и горькой стыдобы,
жажда прощенья и невозможность его отыскать.
Я не хочу этой вечно хваленой свободы.
Боже, даруй мне чуть-чуть благодать.

***
Чужая мысль, чужое слово,
чужие лица за столом.
Мы собрались с друзьями снова,
и снова мы не узнаем
друг друга в этот час…
И что же? Там, за окном,
в глухой ночи
так одиноко и тревожно
ночная птица все кричит.

***
Белой ночью, белой ночью,
белой ночью у реки,
белой ночью тихо очень,
даже птица не вскричит.

Белой ночью, белой ночью
тих и вечен белый свет.
Белой ночью, белой ночью
кажется, что смерти нет.

***
Причалили. Остров. Живая вода.
И севера светлого запах.
Нахлынут не скоро еще холода,
и тучи уходят на запад.

Причалили. Холод. Скупая вода.
И севера совесть и мука.
Нагрянет не скоро еще беда,
наступит не скоро разлука.

Причалим, быть может. Гнилая вода.
И лодка моя на приколе.
Неужто и это еще не беда,
и ждет еще горшая доля?

***
…И реки повернули вспять,
и небо пало на дорогу.
Неужто, Господи, опять?
И — слава Богу, слава Богу!
Неужто, Господи, пора?
Туман — кислотною стеною.
Вот и дожил я до утра;
все чувства — вечною виною
пред теми, кто меня родил,
пред Родиной в предсмертном блеске.
Я лишь себя не сохранил.
И не пейзаж вокруг, а фрески
забытых старых мастеров,
и сонмы ангелов летают.
Не надо клятв, не надо слов — 
пусть лишь молитвы прорастают.
И как бы ни был сир и мал,
мы все, мы все почием в Бозе.
Я не устал, я не устал
возницей быть в степном обозе.
И тянут невод рыбаки,
Иргиз течет во время оно,
и веет свежестью с реки,
туман растаял тихо, сонно,
и небо снова высоко,
и воды катятся, как надо,
и Ангелы уж далеко.
Россия, родина, отрада.

***
Посконное тихое счастье,
растаял туман над рекой,
и нет ни печали, ни страсти — 
лишь светлый нежданный покой.
Какая тревога над миром!
Но что мне до мира того…
Я буду смиренным и сирым — 
не надо мне там ничего.
Не надо мне почестей, славы
разорван порочнейший круг.
Как по полю стелются травы,
как пахнет ромашковый луг!
Как сыростью веет из дола,
как с сосен стекает смола…
Печально Угодник Никола
из красного смотрит угла.

***
Пусть от земли идет строка
и пахнет полем васильковым.
Пусть твоя робкая рука
напишет нужное всем слово.
Пусть совесть говорит в стране,
пусть болью в сердце отзовется
боль о загубленном ростке,
о высохшем в степи колодце.
Пусть за собой ведет людей
в века грядущие. Но все же…
Как жалко, жалко лошадей,
стреноженных за ржавой рожью.

***
Люблю эту землю грешную
с осинником молодым.
Люблю эту землю вешнюю,
над банькою старой дым…
Люблю, когда ветер колышет
настырные зеленя.
Пройду под окошком — услышит,
конечно, услышит меня.
Услышит, как грач веселится — 
заводит, чудак, семью.
Услышит — природе не спится,
услышит, что я люблю.
И нет ни конца, ни края
разгулу весенних сил.
Природа не умирает.
И жил бы вот так, и жил.

***
Вот и всё — уезжаю из дома;
наша жизнь — это цепь расставаний.
И дорога давно знакома:
расстоянья, опять расстоянья.
Запыхавшийся поезд стучит.
Проводница приносит чаю.
Мой попутчик-сосед давно спит.
Я сижу, одинокий, скучаю.
За окошком огни промелькнут,
и послышатся грома раскаты.
Дома любят нас, помнят и ждут.
А мы едем, всё едем куда-то.

***
Умру — схоронят, дело плевое,
помянут просто у креста.
Эх, голова его бедовая,
а совесть вроде бы чиста…
И разойдутся други милые,
жена останется одна.
И будет солнце — над могилою…
Над лугом, речкою — луна…

***
По осенней дороге — к поселку,
по осенней дороге — к тебе,
где за темными, темными елками
свет горит в одинокой избе,
где тревожно скрипят половицы,
где иконы, уют и покой
и какие-то странные птицы
за печной поселились трубой,
где за дальним угрюмым проселком
вдоль оврага растет лебеда…
по осенней дороге — к поселку.
Ну а дальше, а дальше — куда?

Пейзаж

За оврагом — редколесье.
Кучевые облака.
Жаворонок в поднебесье.
Баня. Изгородь. Река.

Тихо. Солнечно. Высоко.
И в округе — ни души.
На ветру звенит осока,
что-то шепчут камыши.

Дождь пошел… И слава Богу — 
не нарушит он покой.
И теряется дорога
в чистом поле за рекой.

***
Я вышел из этого мрака,
одною лишь верой согрет.
Я вышел из этого страха,
и брезжит за далями свет.

Как все несказанно и просто.
Я вышел. Промок и продрог.
Но что там за старым погостом?
А снова развилка дорог.

И выбито что там на камне?
Свет гаснет. Ущербна луна.
И снова: куда мне, куда мне?
Лес черен, дорога темна.

Это стихотворение нигде не было опубликовано. Владимир Ильич Осипов посвятил его своему отцу:

***
Отец! Расстаемся. Доколе?
Век краток и смута в крови.
И осточертевшая воля!
Хочу не свободы — любви.

Отец! Пожелай мне причала,
глубокой и чистой воды.
Но поздно начать все сначала — 
я вырубил рано сады.

Пусть яблони плодоносят,
пока не окончится срок.
Отец! Пожелай же мне весел
и незаросших проток.

Пусть берег мой будет скалистым,
неблизким и каверзным путь.
Но где-то же встретится пристань,
где будет же ждать кто-нибудь.

Быть может, быть может, быть может…
Быть может — а может не быть.
Отец! Без тебя кто поможет
мне реку мою переплыть?

Отец! Я вернусь на рассвете,
когда ты отчаешься ждать.
…Как свищет в ночи моей ветер!
И можно сначала начать.

***
Может, в слове останемся мы,
может, примет нас русское слово — 
Наши реки, закаты, холмы,
наши ветры, что дули сурово;
все, что стало навеки судьбой
до последнего, смертного шага — 
у дороги кустарник любой
и ветла у лесного оврага,
переезды, разъезды, мосты — 
оказалось, что тоже навеки, — 
на родимых могилах кресты
как судьбы моей скорбные вехи.
Лето-осень 1985 г.

***
Как летели гуси
над осенним полем,
над осенней Русью,
над осенней болью.
Как они кричали
парню молодому:
«Покидай печали,
уходи из дому!
И ищи по свету
лишь свою дорогу.
Уходи — не сетуй».
Как минуло много лет.
Одно осталось средь обид и болей — 
как летели гуси
над осенним полем.
3 января 1980 г.

Завещание

Когда я стану степью и рекою,
когда я стану снегом и жнивьем,
когда я наконец-то успокоюсь,
сокрывшись за незримый окоем,
когда достигнет крайнего предела
моя испепеленная душа,
оставив мгле никчемнейшее тело, — 
придите на могилу не спеша.

Придите после праздничной обедни
осеннею прозрачною порой,
вздохните: «Был не первым, не последним…
О, Господи Всевышний, упокой!..»
А степь вокруг — седая, зоревая,
волнуются безсмертник и ковыль,
И солнце на закате догорает — 
печальной жизни радостная быль.

Вернувшись, посидите у порога,
вдохните запах вспаханной земли…
Обыденная тянется дорога
от кладбища до дома…
Корабли
небесные теряются за тучей,
и слышен чей-то крик издалека,
нисходит ночь покоем неминучим,
одаривает свежестью река.

Владимир Осипов

В Переделкино

Отрывок из пока еще не написанной книги воспоминаний Галины Бузаевой «За наших!», посвященной Владимиру Осипову

Весной 2008 года мы с Володей решили встретить Пасху на Патриаршем подворье в Переделкино. Поселились в комнате на втором этаже в Доме литераторов. Володя много работал, писал. Я наслаждалась отдыхом, покоем.
Вечером в Страстную Пятницу, накануне Пасхи, мы отправились в храм на службу. Отстояли вечерню, помолились. Володя устал, присел на скамеечку отдохнуть, а я пошла в церковную лавку купить свечи.
Возвращаюсь, вижу, как мой муж разговаривает с опрятно одетым мужчиной средних лет. Оказалось, что Сергей — так звали нашего собеседника — добирается издалека в Троице-Сергиеву Лавру на электричках, чтобы встретить там светлый праздник. Сергей рассказал, что читает самарский «Благовест», ему нравятся «Капельки вечности» Антона Евгеньевича Жоголева. Мой Володя, узнав, что у Сергея кончились деньги, обратился ко мне: «Галина, посчитай, пожалуйста, все наши деньги, рассчитай так, чтобы нам осталось на свечи, на Пасху, на билеты в электричке до Москвы. Жетоны на метро у нас есть, билеты на поезд тоже. А хлеба, заварки в пакетиках мы возьмем в Доме литераторов. Отдай деньги Сергею». Я растерялась: а вдруг понадобятся деньги на лекарства Володе? Володя посмотрел на меня и сказал: «Бог милостив, Он нас с тобой любит, доберемся до дома». Я всегда доверяла мужу, он обладал редким даром предвидения. Я отдала почти все деньги — для нас это была большая сумма. Действительно, на все воля Божия…
Мы радостно встретили Светлое Христово Воскресение. Навсегда осталась в памяти ночная служба, когда мы стояли и молились во дворе храма возле шестиметровой иконы Воскресения Христова. Такой радости я никогда в жизни не испытывала.
А на дорогу мы набрали хлеба и чая и хорошо добрались до Самары.
Сергей же, думаю, благополучно добрался до Лавры и побывал на праздничной службе. До сих пор помню светлые-светлые, радостные его глаза, полные слез, когда он благодарил Володю и все спрашивал, за кого ему молиться.
Вот таким был Володя.
И если вдруг, Сергей, прочтешь написанное мною, помолись о упокоении доброй и щедрой души раба Божия Владимира.

Галина Бузаева,

с. Майское Самарской области, 2010 год

09.07.2010