‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Преподобномученица Евдокия и послушницы ее Дария, Дария и Мария

85 лет назад были расстреляны пузовские мученицы…


Родилась Дуня в пятидесятых годах XIX века в селе Пузо (ныне — Суворово) от крестьян Александра и Александры Шиковых. Мать умерла, когда Дуне было два года, и отец женился на другой. В селе жили Дунины тетя и дядя, церковный староста; у них Дуня жила отроческие годы и училась благочестию. Дуня очень ревновала по Богу и непрестанно пела. На девятом году она и ее подруга Мария пошли в Саров, там их старец стукнул головками, и с тех пор прожили они рядом друг с другом три года, пока Мария не умерла. Мария жнет, а Дуня на снопах сидит и поет, в церковь всегда вместе ходили. Однажды пришли они в Дивеево к Пелагее Ивановне, она кормила в ограде голубей. Дуня подошла к ограде. "Отойди, рваница, не пугай голубей", — говорят хожалки, а Дуня плачет и не отходит, был у нее в руках кусочек, она его тоже бросила голубям, а Пелагея Ивановна сказала: "Что вы от меня ее гоните, ведите ее и накормите".
Дуня была слабая и больная, когда ей было за двадцать лет, она сильно заболела, и уже не вставала. Постель ее была такая: рунье да два голика, которые прислал отец Иоанн Ардатовский, на голиках постланы две суконки, которые на ногах носят, и больше ничего. В головах два зипуна худых положено, а одета она была тулупом. Как истлевала одежда, она ее клала на постель. Рубашка была тканая. Пояса носила шерстяные голубые с беленькой серединой, и все на ней было шерстяное, кроме ситцевого ручного платка. Волосы не давала резать и ногтей не обрезала. Ноготь спадет, она его подберет и тоже положит себе на постель. Четки у нее были шерстяные. Потом льняные нитки стала держать в руках во время правила. На ногах носила длинные шерстяные чулки.
Отец Анатолий благословил к ней жить Дарью. Тут стали ходить благочестивые девушки петь стихиры, кондаки и акафисты. Ни в чем Дуня не могла получить утешения, как только в продолжительном пении и чтении. Читала она хорошо, но писать не умела. Читала больше жития святых. Ежедневно пели стихиры образу Владимирской Царицы Небесной. Вечером в восемь часов начинали, и продолжалась служба до 12 часов ночи. Пели, кроме стихир, тропари и кондаки святым и Царице Небесной. По вторникам справляли стихиры с акафистом Иверской иконе Божией Матери. В этот день к Дуне приходило много народу. Утром начинали молиться с пяти часов, а иной раз по слабости — с шести утра. И молились до двенадцати часов дня. Дуня это время молилась в тишине. Никого к ней не пускали, а хожалки про себя молились. Читали в это время Псалтирь, Евангелие, каноны, акафисты и клали поклоны. (Даша молилась, как Дуня). Утреннее правило Дуня разделяла, и было минут по двадцать отдыха; если во время отдыха приходил кто с великой скорбью, она впускала, а во время правила никого не пускала. После правила ее обращали лицом к иконам, подкладывали под нее рунье, сажали и зажигали все 12 лампад. После этого пели Верую, Достойно, Отче наш, Заступницу, Яко необоримую стену, Богородице Умилению, Крест всей вселенной.
Дуне давали раздробленную просфору, а девушкам по целой. Велит вымыть ей руки, а как дадут ей просфору, заплачет и скажет: "Перекрести руки". Положат ей просфору, разрежут ее пополам. Одну половину опять в чулан унесут, а эту половину еще разрежут пополам, и половину она дает той, которая ей служила. Давали ей три просфоры: из Сарова, Понетаевки, Дивеева, так что у нее получалось три части.
Поднимут самовар на стол, ладану в трубу положат, чайник заправят чаем и ставят на ладан, в это время ей отрезают хлеба. И вот каждый кусок оградит знамением креста, и все эти куски она сложит в платок и положит на постель, а себе оставит один кусок ржаного хлеба и от него съест малую часть. И только перед самым чаем она разрезала огурец и съедала кружочка два или гриб соленый, пирог раз откусит, когда Бог посылал.
Картошку мыли во дворе холодной водой, какая бы погода ни была, хоть ледышки плавают, и обязательно в трех водах. Крупу мыть не велела руками, а ложечкой, и солить также из ложечки, а не руками.
Те куски, которые она завязывала и клала на постель, после шести недель клала себе за спину, на них спала, на сухарях, в холоде и во вшах. Когда рубашка была худая, хлеб впивался в тело. Потом из хлеба вырастали целые вороха на постели. Там он зеленел, завелись под конец мыши и черви, в этом во всем она и лежала.
Она носила вериги, которые у нее были поясом и никому не разрешала касаться этого места. Рубаху Дуня не меняла, пока та не истлеет, меняла раз в год и тогда всех, кроме двух девушек, высылала. Руки мыла с мылом по локоть раз в год, затем обливала их в тазу со святой водой; ноги мыла до колен — тоже обольет, но простой водой, а тело никогда не мыла. Когда ее мыли, то послушница держала ее, Дуня голову прислонит, а сама держит свечу зажженную. Голову мыли теплым, разогретым в печке елеем, мыли раз в год, и волосы были свалены, как шапка; иногда без народа она снимала шаль и чесала руками голову, вшей нельзя было и счесть, тьма; их не били, а прямо в тряпку собирали. Через два дня после мытья она меняла рубашку и грязную вшивую опять клала на постель. Печь топили часов в семь-восемь вечера и с восьми же часов стихиры пели, часа в два-три ночи она обедала. Раза два хлебнет и скажет: "Я устала, отдохну", — и так щи остаются.
В последний год печку почти не топили. Щи варили летом у Карасевых, зимой — дома. Рыбу ела редко. Мяса от юности не ела. Хлеб она потребляла от одних людей, там женщина пекла с молитвой. Отрезала первый кусок Поле, потом Даше и третий — всегда черствый и маленький кусочек — себе, остатки отдавала младшей хожалке. И назавтра ели сухари натощак. Она говорила, кто ест мягкий хлеб, тот не постник, но если постишься да дорвешься до мягкого хлеба, это плохо. Всякий кусок Дуня крестила и говорила: "Христос Воскресе!" Если молитвенного правила не кончит, то три дня пролежит без пищи.
Дуня говорила: есть пост не в пост, и молитва не в молитву, и послушание не в послушание; если постишься, то и мягкий ржаной хлеб не ешь, и досыта не вкушай. Если ты день не ешь, а на другой день приготовишь себе хорошую пищу, такой пост Бог не примет. Если молишься для людей, чтобы тебя люди видели, а на душе у тебя этого нет, это не молитва. Она говорила: человек спасения ищет, а спасение — человека. Друг к другу идут и друг друга не найдут. Кто больного жалеет, тот крест должен нести. Если нет скорби при подвиге, и если тебя только все ублажают и чтут, не доходен подвиг твой ко Господу, если же подвиг ради Бога, то будет скорбь непременно, если враг побежден, он будет действовать через человека. Очень велела охраняться тайноядения: от него корень злобы вырастает, человек все равно что змею глотает, за непослушание Господь попускает болезни.
В келье холод был такой, что в чайнике и в лохани замерзала вода. Двор она решила сделать. Наняла строить таких, кто табак не курит. Муж и жена, которые строили, были бедные. Она их позвала к себе: "Вы здесь хотите получить награду или в будущем?" Они не захотели плату взять, помолились и взяли у нее благословение. И когда они кончили — строили шесть недель — их призвала в келью и говорит: "Вы мне здесь выстроили, а вам в будущем Господь выстроит". Дала им по кружке воды и по куску ржаного хлеба. В том же году оба они умерли.
Денег от юности в руки не брала. Во время воскресной обедни Дуня запрещала печку топить и к святыне приступала строго, а последнее время не давала и полы мыть, и белье разрешала стирать только во вторник и в четверг, и при этой работе не давала со своего стола просфору, не давала дома обедать и лампаду поправлять, но в церковь пускала; после полов она велела мылом руки мыть, съесть кусок хлеба и взять книгу в руки — Псалтирь или молитвенник. Только через двое суток она разрешала прикладываться к иконам; также и после бани. Весь месяц в одной обувке ходить надо, хоть сыро, хоть жарко, разуться нельзя. У хожалок до того ноги отекут, что невозможно, весь день на ногах, без отдыха и без сна; ноги сырые, а греться не пустит; весь месяц не давала сменять белье и платок, а при народе обличала: она монашка, а грязная.
Чтобы подвига ее не знали, говорила: "Ныне нет отрадного дня", — и сама не ела, и никому не давала. А тут по покойнику в колокол ударят (село-то большое) — нельзя уже есть, или еще что случится, все это были поводы, чтобы не есть. Так и отведет день ото дня. Когда покойника несут, она лежит недвижимо, и если ест в это время, то бросит, и всем велит молчать. Поля спросила: "Дуня, почему ты так к покойникам относишься?" — "Глас Господень — когда в колокол бьют — объяснил, чтобы молились за рабов". И до тех пор она лежит недвижимо, пока его не схоронят, и никого в келью в это время не пустит.
Одна женщина удавила ребенка и к ней пришла. Как она вошла в келью, Дуня сразу закрылась с головой. Женщина принесла каравай белого хлеба и два пуда пшеничной муки. Дуня чужим отдала этот каравай, а муку в сенях поставили; так на нее и лил дождь. Женщину Дуня не обличила при всех, а послала к ней Полю сказать: "Ты не отчаивайся, ведь и разбойника Господь спас: ты кайся". Женщина заплакала и говорит: "Если узнают, что я родила, то я удавлюсь". — "Дуня велела тебе ехать в Глухово". Только та уехала, Дуня Полю послала сказать отцу Николаю, чтобы он ей дал молитву и поисповедовал, и чтобы помолился о ней. Свекровь убийцы дала Поле кусок белого хлеба. Пришла она вечером, а Дуня плачет, говорит: "Поля, у тебя в кармане зараза лежит", — и велела вынести хлеб чужим людям, и карман чтобы чужие вымыли.
Когда кого расстреляют, она говорила: "Все-таки их хоронят, а меня не станут хоронить и в колокола звонить не будут. Господи, Господи, какие люди счастливые, помрут — звонят, а меня, как скотину, в яму свалят. Но этих людей, — говорила она, — кои меня расстреливать будут, тоже расстреляют". (Что и сбылось). Верующим наказывала: "Бегите на скит за можжевельником и бросайте под ноги, как меня понесут". А они отвечали: "Мы не только это, Дуня, мы сколько священников призовем тогда". А она отвечала: "Все разбежитесь от меня. На могилку мою почаще ходите, вы будете плакать и рыдать на моей могилке, я буду все слышать, но отвечать не могу". Поле говорила: "Я умру, ты принимай схиму, я умру, а ты останешься, а если не примешь, то Богом будешь наказана". Поля ответила: "Я, Дуня, неученая". — "Кто у меня живет, все будут ученые. Старайся обо мне молиться, и я там тебя не забуду. Иди в монастырь". Незадолго до смерти, когда ее мыли, она говорит: "Давайте мне рубашку, кою я на смерть приготовила, она потолще, в ней будет потеплее". Еще говорила: "Я до осени доживу, новую жизнь поведу, а вы всякий сам себе хлеб приготовляйте, я больше вам готовить не стану, тогда вам всем легко будет жить, а ты принесешь мне из Бабина". После того, как Дуню убили, везде не разрешали молиться за нее до сорока дней, а в Бабине священник о ней молился и на дому у Дуни служил панихиды. Этого священника она исцелила: он очень сильно заболел горлом. Поля в то время пришла к сестре и спрашивает: "Обедня будет?" А сестра отвечает: "Батюшка сильно хворает, скоро умрет, доктора сказали". И вдруг пошел звон к утрене, и батюшка идет здоровый. В церкви батюшка подошел к Поле и рассказал, как он от Дуни получил исцеление.
Входит к нему апостол Фома, потом Преподобный Серафим, старец Никодим и с ними Дуня: "Я ее лик не видел, но она вошла с ними, взяла за горло и сказала: "Вставай, здрав будешь, иди служи обедню, жалко, ты у меня у живой не был". Лица всех видел, а ее не видел, слыхал только голос". Святые ему сказали, что с ними Дуня.
Однажды отец Софроний (он сам иконы писал) в день Ангела прислал ей икону Спасителя в терновом венце. Дуня как увидела, так и заплакала: "Архимандрит, — говорит, — а дурак, больному в день Ангела какую икону прислал, надо утешительную, а он скорбную". И послала обратно. А он сказал: "Ну вот, она бы какую икону мне ни написала, я бы за благодать принял". Самая первая хожалка батюшки Софрония — Александра Михайловна — тридцать лет к нему ходила и за тридцать верст ему хлеб носила, и вот начал батюшка ее гнать. Дуня и прислала за ней, взять погостить. Привезли ее совсем больную, она кричит: "Дуня, помираю от холоду и голоду", а Дуня говорит ей: "Терпи". Так она пробыла у Дуни весь пост и выздоровела. А когда пришла к отцу Софронию, он велел ей готовиться к исповеди. Одну ее на Пасху причастил, и две недели спустя она умерла. Дуня, как узнала о смерти Александры Михайловны, очень плакала и сказала: "Отпало у меня правое крылышко".
У Александры Михайловны в ногах были черви, и она в баню не ходила. А получила она эту болезнь так. Она пришла к отцу Софронию, а он говорит: "Ты чего хочешь — вечного или земного?" Она говорит: "Вечного". — "Хочешь страдать как я, мою скорбь получить?" Она говорит: "Хочу". И стали у нее на ногах пробиваться раны, и завелись в них черви. Ноги у нее болели пятнадцать лет.
Когда Поля в первый раз пришла к отцу Софронию, он все время говорил о Дуне, какая она подвижница и светильница, от земли до неба столп, и что надо слушать ее и подражать ей. И потом сказал: "Кто больных любит, великая благодать". Взял ее за голову и говорит: "Я тебя благословляю к Дуне жить, служи ей как матушке игумении, не преступай ни одной заповеди ее, свою волю не твори, а послушание все исполняй, что она тебе скажет".
Все соблазны проходили через Дуню. Позвала она к себе Марию Кошелевскую, Дуня ее спасала от блуда. До Дуни она детей морила. Иногда Мария говорила: "Уйду, удавлюсь вон у вас на дворе", — тогда Дуня начинала ее по-всякому ублажать и уговаривать. Враг налетит — ничто ее удержать не может, а потом плачет и начнет говорить: "Ты через меня, Дуня, погибнешь, пусти меня лучше в мир, уйду и погибну одна". А Дуня ее так и не пустила.
От некоторых Дуня ничего не брала. Хожалки ее убеждали, что те очень просят и плачут. Тогда она сказала: "Один послушник убеждал старца взять гречневую крупу, а старец не взял, а велел послушнику — возьми и свари из нее кашу. За трапезой старец спросил этой каши, послушник пошел, а в горшке каши нет, а он полон червей, тогда старец сказал: "Больше меня никогда не убеждай, что мне принять, а что не принять". Так и вы меня не убеждайте".
Одна женщина, Варвара, торговала вином, и вдруг у нее что-то случилось с дочкой. Она сначала пошла в Котелему к старцу Алексеюшке. Он сказал: "Наказано это дитя за родителей". Варвара обратилась к Дуне. Дуня ее и обличила: "Не торгуй вином, тогда дитя здраво будет". Еще обличила, что она шьет в праздники. Варвара после того изменила свою жизнь и стала ходить к Дуне, и служила ей восемь лет. Дуня ей говорила: "Сейчас перетерпишь, потом будет жизнь хорошая". У нее еще был сын Михаил, он очень любил Дуню. Сел он один раз у реки и просит: "Господи, дай мне поймать рыбку руками, я бы ее тут же снес Дуне". И вдруг мелькнула большая рыба, он ее схватил, посадил в крынку и живую принес Дуне. Незадолго до смерти Дуни мать не взяла его с собой, и он все плакал, что не посмотрел последний раз на Дуню. И вот однажды убирали дом к Михайлову дню, а Миша спал на лавке. И видит, входит к нему Дуня, на груди у нее золотые кресты, и одета она как схимница, а на голове у нее корона, и говорит ему: "Ну вот, теперь увидел меня..."
Глуховский Петр Павлович ходил к Дуне ночью петь стихиры, и вот он говорит, что боится идти, а Дуня отвечает: "Тебе Ангелы посветят". И как только он вышел, перед ним огненный шар покатился, и за ним он дошел до самого дома.
В Глухове был Илья, его почитали за прозорливого; поставил себе часовню на Ильинском колодце и там всю ночь молится. Затем уехал на Афон и там принял схиму. На Афоне год или два жил и привез оттуда святыни всякой чуть не вагон. Вернувшись, уехал в Москву и пропадал там три года. На деньги, вырученные от продажи святыни, завел торговлю в трактире и стал торговать фруктами. Через три года опять приехал в Пузу и стал развратно жить, выдавал жену за сестру, а ребенка за приемыша. Принес две суконные накидки и целый узел денег и положил Дуне в ноги, она кричит: "Убери", — а он не берет, потому что боится, чтобы там у него не унесли. Стал он ходить по свадьбам, петь песни, плясать. Дуня за ним пошлет, чтобы вытащить, а он послов бьет. Напьется и начнет кричать: "Колдунья", — и всяко называть ее. Но при народе ласковый, поет, молится, а что принесут, то утащит. Он стращал, что донесет начальству, и Дуня смирялась перед ним, а хожалки верили, что он святой, да только блажит. Взяли его на военную службу, он приехал на побывку и просрочил. Илью забрали в Глухово и посадили в холодную. Илья говорит милиционеру: "Отпусти меня, я десять фунтов соли дам". — "А ты обещаешь завтра к восьми утра прийти?" — "Обещаю". Тот его пустил. Илья убежал. Милиционер пришел и спрашивает, где Илья. "Нет его у нас". Он позвал понятых. Пока Даша говорила с ним, Поля молилась Пресвятой Богородице покрыть их Своим честным омофором. Подоспели мужики и стали уговаривать: "Не тревожь больного человека". Тогда он пригрозил вытребовать из Ардатова отряд искать дезертиров и накладывать налоги на богатых. Она проводила всех хожалок, остались две, да три женщины.
Пришли к Дуне солдаты, а Поля была во дворе. Дуня сказала Даше: "Беги, скажи Поле, чтобы она бежала в ворота за мужиками, как бы для заступления". Вышла Поля и побежала за народом, к верующим; они пришли, а солдаты уже вошли.
Двое солдат вошли и начали читать бумагу, кто здесь живет из хожалок. Солдат спросил: "Которая Евдокия Шикова?" Показали: "Вот больная". — "Которая Дарья Тимолина?" Даша сказала: "Я". — "Которая Мария Неизвестная?" — "Это я". — "Анна Ильина Хозинская?" Она была в бане. "Мария Кошелевская?" Она ушла провожать сестру. "Где Дарья Сиушинская?" — "Ее нет, — Даша сказала, — это чужая", — а это она и была. "А где Наталья Инютинская?" — "Она на родине".
Поля прибежала и стала говорить: "Пусти меня, я здесь живу". Солдат не пускает. Она говорит: "Убейте меня вместе с ней, я не уйду". Вышел из кельи Кузнецов какой-то, ударил ее раз пять и двери запер. Поля не отходила, смотрела в окошко. Видит, нашел он просфоры и елей, бросил их в лицо Дуне и начал ее обзывать скверными словами. Дуня стала просить прощения. Как помянула она "ради Христа", он стал ругать Спасителя по-всякому, она и не стала больше прощения просить. Потом стал ее за волосы таскать и бить плетью, а хожалок не трогал. Взял восковые свечи, скрутил их десять штук вместе, зажег и стал кидать иконы и искать деньги. Все иконы побросал, затем в чулан полез, а там его за руку крыса схватила. Он остервенился и начал бить Дуню, стащил ее с постели и здесь нашел Илюшины деньги, и стал бить еще сильнее. Они пришли в шесть часов вечера и били ее в келье до десяти часов вечера. Это было в субботу 3 августа, а днем в 12 часов приходил брат Поли и говорил, что сегодня приедут солдаты, чтобы их всех убить, он слыхал. Поля и говорит: "Давай, Дуня, я зажгу келью, а тебя и Царицу Небесную вынесем и ты будешь здрава и цела". А она не захотела: "Эх, Поля, разве можно сжечь такую святыню, столько людей ею попользуются". В десять часов вечера Дуню понесли в келью хожалок, через пустырь. Солдаты остановили: "Вы ее куда понесли?" — и снова стали ее бить. Били всю ночь попеременно, били и плетьми, и топтали ногами, и в воскресенье с утра били. Везде стояла стража, и никого к ней не пускали. В воскресенье, после обедни, стали все выкидывать из ее кельи. Солдаты кидали иконы и топтали ногами, и крестьяне стали брать их в церковь. Когда понесли Иверскую икону Божией Матери, от нее было сияние. Солдаты хорошие вещи брали себе, а похуже кидали народу, и все, торжествуя, тащили. Стащат вещь, да опять бегут что есть мочи, чтобы еще захватить. Дуню так и били до утра понедельника. В понедельник поутру через заднюю калитку проникли к ней некоторые верующие, солдат попался хороший и не бил ее в это время. Дуня попросила: "Меня надо приобщить, позовите священника". Батюшка Василий Радугин исповедовал и приобщил ее и хожалок за два часа до смерти. Солдаты нарядили подводу, мужиков Пузинских — копать могилу. Подъехал мужик на лошади, и они стали выходить.
И до того у них были прекрасные лица, что невозможно было смотреть. Они вышли все с четками, на церковь помолились; и стали их опять бить. Когда Дуню били, хожалки бросились защищать, кто — на ноги, кто — на тело. Сели на подводу, перекрестились. Дуня у Даши на коленях, сели все рядом А на углу дома стоял мужик неверующий, Иван Анисимов, и он увидел, что на плечах у них голубь белый, и куда солдаты ударяли, туда он садился, и били по голубю. Тут же он уверовал и говорит: "Теперь бы я последнюю корову отдал, только бы не убивали их". Трое мужиков, Петр, Иван и Макар, из тех, кто постоянно ходили к Дуне, попытались за нее вступиться, но были избиты плетьми. Дуня увидела это и говорит: "Смотри, как с них грехи сыплются. С Макара грехи летят, как от веника листья в бане, как его за меня бьют". Петр Карасев впоследствии рассказывал, что никакой боли от ударов не чувствовал. "Я бы счастлив был, если бы меня еще раз избили за Дунюшку". (В ночь под воскресенье одна женщина увидела над Дуниной кельей четыре огненных столба: два срослись, а два отдельные; это было на рассвете).
Их привезли на могилу. Посадили ко крестам. Дуню и Дашу — у одного, Дашу другую так, а Марию тоже у креста, и сидели они все рядом. Сначала хотел стрелять татарин, но не смог: "Нет, не буду, у меня руки не поднимаются". Его стали принуждать, но он отказался. Другого поставили, и тот стал расстреливать. Два выстрела дали для страха, а на третий расстреляли первой Дуню; как ее убили, кверху пошла как бы чаша, кто видел, как просфора, — это видела Таня и еще много народу. А одна женщина видела, как в это время Дуня над своей кельей по воздуху пошла и это место благословила крестом и сказала: "Жалко, что здесь остается один золотой, ну пускай остается". Машу застрелили не до смерти. Ее прикалывали штыком. Их хотели в могилу бросать, но один мужик, Василий Седнов, прыгнул в могилу и стал их принимать. Хоронили без гробов, с хожалок и юбки-то сняли, с Дуни сняли чулки. Василий покрыл убитым лица платочками, и стали их заваливать, а народ к могиле не подпускали. Василий говорил, что у Дуни были вериги.
В день расстрела 5/18 августа 1919 года все верующие ощущали благоухание от могилы. Уходя, солдаты поручили следить, чтобы на могилу не пришел священник и не отпел убитых. После этого стали видеть на могиле горящую свечу, а над кельей Дуни в 12 часов дня, вскоре после расстрела, солнце играло в саженях десяти от земли. Тут же, на ее могиле, в 1924 году Пелагея гавриловская видела видение, а перед этим блаженная Мария Ивановна говорила: "Ходите к Дуне на могилку чаще, там Ангелы поют непрестанно". Накануне памяти Дуни женщина спросила Полю, пойдут ли они служить панихиду с дьяконом на могилу. Поля сказала: "Сейчас собираемся и пойдем за дьяконом". Женщина пошла на могилу и видит: стоит дьякон в облачении, кадит и служит. Она думала, что все уже пришли, подошла ближе — нет никого на могиле; тут подошли и все с дьяконом.
При жизни Дуне очень хотелось, чтобы принесли к ней в келью Оранскую икону Царицы Небесной. Плачет, всех посылает, а иеромонах так и не дал. И вот он видит видение, что Царица Небесная молится на воздухе над Дуниной кельей, и слышит голос: проси у нее прощения. Он прислал тут же письмо Дуне и просил прощения. Дьякон пузинский Иона, поступивший по благословению Дуни в Оранский монастырь, увидел видение, что к ее могиле текут тысячи людей, много архиереев и духовенства, и служат на ее могиле.
Через три года после Дуниной смерти Поля была у отца Иоанна Ардатовского и встала ночью помолиться за Дуню, а он вдруг сказал ей: "Ложись спать". Она за послушание легла и, только закрыла глаза, видит сон. Она увидела священника Выездновского Ивана Михайловича; принесли мантию и стали Дуню на постели одевать в мантию и постригать. Она говорит: "Я рада за тебя, Дуня, что ты ангельскую одежду одеваешь на себя". Дуня встала, подошла к порожку, поцеловала ее и сказала: "Христос Воскрес". Четки у нее голубые, крест серебряный, и сказала: "Больше обо мне не плачь, я среди Горнего Иерусалима у Престола Божия стою". Поля спросила про девушек, которых расстреляли с ней, она ответила: "И им хорошо, но только они не со мной". Поля спросила про Дашу, она ответила: "Около меня тоже будет девушка", — но не велела об этом никому говорить, потому что Даша была еще жива, а Поле сказала: "Молись, да Иисусову молитву в молчании твори". Батюшка тут же подошел к Поле и говорит: "Сказывай, как ты Дуню видела". А она такой радости, как тогда, никогда не испытывала.
Как-то Поля к блаженной Марии Ивановне пришла, а она и говорит: "Моим именем Пузо три раза сгорит", — и три раза в ладоши хлопнула. "Вон, — говорит, — Дунины тряпки горят, ее кровь догорает". На третий день случился пожар, горела Бармина, которая грабила Дунино добро. (И в осень три раза горело Пузо). И еще сказала про колодец: "Будет колодец до скончания века, все источники посохнут, а этот нет, и все из него будут пить". И ругала всех пузинских: "Предатели, на что Дуню предали, за то-то они наказаны Богом будут"; и начала говорить, что Дуня выйдет мощами, понесут ее четыре епископа, будет четыре гроба, и народу будут тысячи, и тогда все восплачут, и неверующие уверуют. А о. Софроний Поле говорил: "Мы с тобой об келье-то не станем хлопотать и о часовне, а о храме похлопочем, на ее месте будет храм. Ты загороди пряслом место, где была ее келья. Твоя келья будет в церковном корпусе, дверь из кельи будет в алтарь. Мы этих людей не ищем, Сама Царица Небесная этих людей пошлет". Приехали мужчина с женщиной, пузинские погорельцы, и говорят: "Батюшка, мы сгорели". А он им сказал: "Это только хлам сгорел, а ваше тело не страдало, а как страдала ваша светильница от трехдневного побоя! Если бы вы за нее заступились, вы бы не сгорели. Все ее тряпки в Пузе выгорят, а место ее освятится после беззакония". (Пожар был необыкновенный, горело все подряд, даже где не было строений, вода около ее кельи кипела, и горело, что в воду было брошено). Этим мужчине с женщиной он сказал: "У вас Дуня выйдет мощами, такая радость будет в Пузе, нигде такой радости не будет, вы ходите на ее могилку". В другой раз Поля пришла к отцу Софронию, и батюшка начал ей говорить: "Ты Дуняшу видишь во сне?" Она говорит: "Только два раза видела". А он говорит: "Ты ее увидишь наяву. Ты видела, какие у ней ножки-то больные? Из них кровь текла, а она ходила и за то Бога благодарила". Поля говорит: "Нет, она не ходила". И с тех пор у нее ноги отнялись, и за ней ходили монахини из Дивеева и Понетаевки. Потом ее исцелила Дуня. Сказала: "Вставай, тебя Царица Небесная исцеляет", — и взяла за ноги. Утром в этот день она еще пила с ложечки, а вечером стала чистить самовар и вымыла полы. А лежала она с зимнего Николы и по 1 марта. "Иди, — говорит, — в Пузу, справляй день моего Ангела".

Приведем лишь несколько случаев, свидетельствующих о прозорливости и благодатной целительной силе молитв преподобномученицы Евдокии, — и по сей день множество людей получают исцеления и благодатную помощь у ее мощей.
Сын одной благочестивой вдовы хотел уйти в монахи, два раза он просился к Дуне, чтобы получить благословение в монастырь; она ни благословения не дала, ни самого его в келью не пустила, а бабам сказала: "Пусть не просится в монастырь, он все равно жить там не будет". Он отвечал: "Что же это я, с такой верой иду, а потом и уйду?" А у него и правда, рвение было от юности. Он пошел в монахи и три года был примерный монах, а затем ушел из монастыря и в Нижнем Новгороде стал коммунистом. Бабы поначалу смущались: "Вот так блаженная, неправду сказала", — и только через три года узналось, что все было правдой.
Параскева из села Верякуши болела, ей нельзя было ржаной хлеб есть. Она пришла к Дуне, рассказала про болезнь. Дуня дала ей сухарь ржаной со своей постели. Прасковья сказала: "Дуня, мне нельзя ржаной сухарь есть". Дуня ответила: "Я сама больная, а ем ржаные сухари". Она съела — и здрава стала, и всякую пищу стала потреблять. Параскева была единственной дочерью у отца, а он был очень скупой. После исцеления он Дуниным хожалкам купил келью и стал милостыню творить.
Две девушки села Верякуши, Наталия и Мария пришли к Дуне и говорят: "Мы просфоры больше печь не будем, нам муки не дают, у нас только в кадушке. Где мы будем брать?" А Дуня говорит: "У вас не будет убывать, милость творите и Богу служите". И у них в кадушке мука не убывала. Стал их враг искушать: как до Дунина места дойдут, у них ноги отнимаются, как топором тяпнут. Один раз они воротились домой — и здравы стали. На праздник опять собрались. Как до этого места дошли, опять с ними так случилось, но все-таки они пришли к Дуне. Дуня сказала: "Это враг наводит болезнь, ему не любо, что вы больного посещаете". Пришла к Дуне одна женщина. Дуня ей говорит: "На тебе нет креста". А она возражает: "Есть". Дуня заплакала: нет креста. Потом и женщина заплакала и созналась, что правда, нет, и стала просить у Дуни прощения. Дуня велела хожалкам дать ей крест.
Один мужчина, Николай, вечером принес хлеб и стоял, пока пели стихиры. Дуня велела хожалкам взять хлеб. После стихир велела обратно отдать: "Он тебе нужен". Он смиренно взял хлеб и пошел домой. Ему встречается женщина среди ночи: "У меня сын пришел из солдат, болен, десять домов пробежала и нигде хлеба не нашла". Он ей отдал этот хлеб. Этот год был самым голодным, а женщина была очень бедна.
Муж с женой пришли к Дуне. Когда молились, Дуня говорит: "Погодите петь, Никифор с Марфой уйдут домой". Они говорят: "Дуня, мы будем петь до конца". Дуня отвечает: "Нет, вам надо идти домой". Они пришли домой, а у них теленок запутался в нацепку головой и едва не удавился. Еще бы пять минут и издох.
Пришли к Дуне из Кременок три женщины. Дуня хожалкам сказала: "Я их не пущу, мне жарко, скажите, чтобы они шли домой скорее, мне жарко". Вышли они из Пузы — загорелись Кременки.
У девушки Параскевы был хороший голос. Она ходила к Дуне на правило. И говорит: "Дуня, я ныне не приду". Дуня говорит: "Если не придешь, тебя накажет Царица Небесная, голос пропадет". Она не послушалась — и наутро охрипла. Утром пришла к Дуне: "Прости меня, я совсем охрипла". Дуня дала ей сухарь со своей постели. Прасковья съела сухарь — и стала в этот же вечер петь стихиры. Возвращаясь из церкви, она всегда заходила к Дуне. Однажды в праздник Дуня долго не давала ей есть. Хожалки вынесли ей в сени ватрушку, и она украдкой ее съела. Когда она вошла в келью, Дуня сказала: "Прасковья, ты украдкой ватрушку съела, я теперь тебя оставлю ночевать, положу на полу, а захочешь пить, пей в лохани".
Пришли к Дуне один солдат и женщина. Дуня долго его не пускала, говоря: "Он идет не с хорошей думой". Женщина уговорила пустить. Только он вошел в келью, Дуня стала ему говорить: "Выбрось из головы все дурное. Твоя жена очень умная и кроткая, ее зря поносят. А корову мать с сестрой продали, а говорят на нее". Сердце его охватило раскаяние, он заплакал и говорит: "А я шел убить ее". Дуня велела напоить его чаем и накормить и благословила зайти к Преподобному Серафиму в Саров и отслужить молебен.
Пришла на Дунину могилку вдова по имени Анна. У нее были больные глаза. Она упала на могилку — и тут же глаза ее исцелились. Множество народа было свидетелем этого исцеления.
В 1967 году Анна Силаева из села Бабина заболела болезнью мочевого пузыря. Болела восемь месяцев. Лечилась лекарствами, ходила к знахаркам, но ничего не помогало. Взяла землицы с могилы Дуни, положила в воду, эту воду пила — и болезнь прошла.
В 1983 году на могилу к Дунечке с певчими из села Бабина пришла Наталия О. Пели панихиду, просили Дунечкиных молитв. У Наталии несколько месяцев болела правая нога в колене. Наталья встала на колени у края могилы и попросила, чтобы Дунечка исцелила ей ногу. Прочли акафист Иверской иконе Божией Матери и собрались в обратный путь. На полдороге она почувствовала, что идет легко, не прихрамывает, и нога не болит.

13.08.2004
2453
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
3
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru