«Это мои вериги»

Мария Ивановна прожила почти всю свою страдальческую и скитальческую жизнь, не имея своего угла. За советами к ней обращались люди с очень давних пор, и советы ее были безошибочны.

Многие считали, что Мария Ивановна помешалась умом, но ведь что удивительно - она посещала только храмы (а не театры), никогда не была праздна (она или шила, или читала), в молодости хорошо мережку выполняла, - или ходила траву жать. Для этой цели у нее из мешка всегда торчал серп. Правда, чтобы скрыть свои добродетели, она иногда делала не так, как мы считали правильным, иногда жала траву сорную, для скота несъедобную, и кормила этой травой коров и свиней, за что ее частенько оговаривали.

Одежда ее не менялась, пока не спадала с плеч, летом и зимой она ходила в одном и том же. Я помню, как летом она носила на себе три шерстяные кофты в заплатках, потом еще куртку, крытую болоньей, потом пальто, а у пальто с внутренней стороны огромные, туго набитые карманы. Мы ее спросили, зачем она такие большие карманы пришила, ведь ей и так тяжело, еще ведь мешки у нее есть. Она ответила: «Это мои вериги». Везде она ходила с мешками тяжелыми - и не всем хотящим помочь нести мешки она разрешала, а кому разрешит, кому нет. И обувь у нее была зимой и летом одна и та же. Как-то всю зиму (а зима была лютая) проходила она в галошах, а у носков подошвы все чиненые, только шпулечными нитками заштопанные. Мы ей предлагали обувь потеплее, но она отказалась: «Я должна носить одну обувь». Сказала, что если валенки наденет, а вдруг все растает и они промокнут, а галош нет. Зима застанет в галошах, так она и будет ходить всю зиму, если лето застанет в войлочных ботах, значит, все лето будет носить боты.

Никогда никого она не осуждала, всем давала ласкательные имена (Наточка, Паночка и т.д.). Никогда она не оправдывалась. Бывало, спросим ее: «Мария Ивановна, вы это сделали?» Она сознается. А если не она это сделала, скажет «нет» и больше не оправдывается, хоть что на нее ни говори.

Очень бывало приятно идти с ней рядом. Какая-то отрада была! Она всегда почти жизнерадостная, если идем с ней и солнышко светит, она говорит: «Ой как хорошо!» Если идем и грязь непролазная, дождь моросит, она все равно говорит: «Ой как хорошо, как приятно!» А другие идут и ропщут на грязь и на дождь. Правда, потом Мария Ивановна стала болеть, начала при ходьбе задыхаться.

Очень любила она животных. Пока не накормит кошек и собак, сама не будет есть. Мы ей иногда скажем, что же она отдала свой обед, а сама что есть будет. Она скажет: «А я выпрошу, мое дело милостыню просить». Однажды после обеда пришла кошка и замяукала. Блаженная так и всполошилась: «Ой, я кошкин обед съела». Ну и животные платили ей любовью. Если она сидит на паперти, то у нее и на плече кошка, и на мешке кошка, и рядом сидит кошка. И она так нежно их погладит, чуть касаясь шерстки, и лапку поцелует.

Иногда Мария Ивановна и бушевала, была непокойна, громко говорила, могла ущипнуть. Это значит, будут неприятности.

В баню она ходила редко. Обычно на приглашение помыться в бане скажет: «Я не шелудивая». Однажды (это было очень давно, в 60-е годы) решили ей знакомые дать после бани все чистое и крепкое, не заношенное белье. Ее белье спрятали, а новое положили. Она пришла и спрашивает, где ее белье. Те отвечают: «А вот оденьте, мы вам приготовили» - «Нет, давайте мне мое!» - не соглашается блаженная. «Мария Ивановна, но ведь у вас одно рванье!» - «Давайте мне мое рванье, а ваше мне не нужно». Так и отдали.

В последние годы Мария Ивановна не жила в Кинель-Черкассах. Как-то я увидела ее во сне и говорю ей: «Мария Ивановна, я очень на вас обижаюсь за то, что вы нас забыли». У нее и слезы навернулись на глаза. «Да я за Черкассы в первую очередь и больше всех молюсь!» - ответила она. И потом добавила, показав рукой в сторону, где стояла огромная черная собака с теленка величиной: «Вон он стоит!» - то есть дала понять, что мои мысли от беса. Еще добавила, что будем жить все в мире.

За день до ее смерти она снова мне приснилась. Сидит такая спокойная, умиротворенная, опрятно одетая. Мы с ней наговорились досыта. А о чем говорили, не помню.

Однажды мы сказали Марии Ивановне, что племянницу мою в роддом отвезли. Она говорит: «Люблю девочку». И правда родилась девочка.

Очень часто в разговоре она произносила набор слов, но, если прислушаешься, услышишь ответ на свои недоумения. Но отвечала правильно она только тем, кто ей верит, а кто не верит, тем ничего не говорила. «Я не милиционер, отвечала, или: Я не бабка-гадалка».

Задолго до открытия второго прихода в Кинель-Черкассах, когда еще об этом и не думали, Мария Ивановна однажды спрашивает: «А где здесь вторая церковь?» Мы были около храма, а так как Мария Ивановна похаживала в это время к настоятелю протоиерею Александру Телегину, то я подумала, что она про его дом говорит. Только теперь, когда в нашем селе открылся второй приход, мне стал понятен смысл ее слов.

Незадолго перед отъездом из Кинель-Черкасс Мария Ивановна спела мне песенку: «Незабудку голубую с неба Ангел уронил, извини меня, родная, я другую полюбил».

Агния, работница Вознесенской церкви с. Кинель-Черкассы..